[wphil]

Название: Эхо (доп. название: Эффект Доплера )
Автор: feel_right
Бета: Addie Dee
Пейринг: винцест
Рейтинг: R
Дисклеймер: коммерческую выгоду не извлекаю
Примечание: написано на заявку  Вонг: «Винцест, мелкие. «То, что живет в памяти - живет вечно». Не обязательно на фразу, на смысл».

Дину шестнадцать, и жизнь неотвратимо выходит из-под гребаного контроля.

Его тело растягивается. Он стоит на гравии босиком; покалывание в ступнях немного бесит, бок Импалы греет через истончившуюся футболку, а пятно жара от раскаленного металла на бедре — под самой задницей — оповещает, что джинсы окончательно протерлись. Дин поджимает грязные пальцы ног — поношенные ботинки давно малы и валяются в ногах у заснувшего на заднем сидении Сэма. Джон ничего не говорит, но Дин знает, что тот постоянно недоволен.

Он поддергивает футболку и джинсы, пытаясь охладиться, и хватается другой ладонью за крышу машины — случайность движений, которое совершает его тело, тоже раздражает; солнцезащитные рейнджеровские очки за пятнадцать баксов свободно сидят на переносице. Дин зачем-то бегло оглядывает заправку, слепящую от песка и солнца, прежде чем изогнуть гибкий хребет и посмотреть на заснувшего Сэма. Очки приходится спустить: в салоне темно. Сэм в одежде Дина и пыли — как все здесь. Подкатанные новые джинсы, стянутые негибким отцовским ремнем, чтобы не свалились, — покупались на Дина, но тот уперся и ни в какую их не надевал: Сэму нужны были шмотки; тонкая шея, тонкие руки, уложившиеся, примостившиеся между плечами и ладонями Сэма, накрытые серым покрывалом влажной футболки. Будто собранный из ивовых веточек.

— Хэй, пацан! — в стоялом воздухе жары звук будто глуше. Дин оборачивается — у заправки стоит бородатый мужик, в кепке, прямо как Бобби, только толще и улыбается больше — точнее, вообще улыбается.

Дин чуть запрокидывает голову, чтобы посмотреть на того сквозь очки.

— Мистер? — хмурится он; они не привлекали внимания: просто машина, просто парнишка рядом, просто ждут.

Мужчина с легкой ироничной улыбкой изучает Дина от босых ног до очков и взъерошенной макушки, — задерживается взглядом на прорехах на колене и — твою ж мать — под задницей, на пачке сигарет, торчащей из кармана (Джон оставил в машине, Дин не самоубийца, чтобы курить, пока отец разговаривает с другом в забегаловке, но и удержаться хотя бы просто лапать нет никакой возможности), на голых руках, опирающихся на крышу Импалы.

— Ты здесь один? — спрашивает мужчина. — Издалека приехал?

Опасные вопросы. Отца постоянно ищут в привязке к двум подросткам; Дин не собирается выдавать ни слова правды.

— Издалека, — отвечает он. — А ты кто?

— Илай. Меня зовут Илай.

Илай улыбается широко и искренне, много болтает и быстро устраивается рядом с Дином на крыле Импалы.

— У тебя крутая тачка, приятель, — говорит Илай.

— Она не моя, — не может соврать Дин.

Илай грустно улыбается:

— Удивительный ты парень. Ну, знаешь, честность редко встречается среди угонщиков.

Он не видит, как под очками глаза Дина удивленно распахиваются.

— Я часто вижу здесь таких, как ты. Эдакие лоа дорог, свободные, им любая дорога — как лошадь, послушная и мощная. Парни без рамок и тормозов.

Дину льстит определение — будто делает его сильнее. Илай предлагает выпить, и сразу же — двадцать баксов за минет.

Дин пялится на улыбчивого Илая, понимая, что ударить его не может, потому что тоньше в три раза, отец их не видит, и здесь Сэм.

— Хэй, а кто у нас тут? — сраный хрен Илай нагибается и заглядывает в салон. — У тебя тут что, сестренка спит?

И вот тогда Дин пинает его в колено так, что слышен хруст чашечки.

***

Сэм не помнит того дня на заправке.

От жары и пары теней в окне Импалы ему осталось лишь безусловное чувство защиты в лице Дина.

***

В тринадцатое лето Сэма Джон на рассвете находит их в одной постели: Дин спит поперек, спустив ноги, касаясь ступнями чуть более прохладного, чем окружающий воздух пола, будто уже просыпался и садился на кровати, но потом сон снова сморил его. Футболка задралась до самых подмышек. На его голом животе покачивается в ритме динового дыхания голова Сэма, остальное же тело тот распластал по скомканной простыне, раскидав руки и сложив длинные ноги на изголовье, упрямо упираясь ступнями в подушки.

Они предпочли спать в одной постели в небывалую жару, в футболках и длинных шортах — хотя могли бы разделиться по разным койкам и раздеться хоть догола. Но Дин бессознательно, во сне, чешет влажную макушку и тут же находит ладонью бок Сэма, а затем его рука словно засыпает снова.

Вчера у Сэма была первая охота.

***

Странно, но эта хрень с сестренкой въелась в самую подкорку.

Дин взрывается мгновенно, как пачка динамита, когда на Сэма пялится кто-то, с кем Сэм не в одной весовой категории.

По ночам они болтают допоздна, пока отец ищет своих тварей.

Они лежат в темноте, спорят и подкалывают друг друга, перемежая борьбу без правил с нежностью, и никогда не предугадаешь, что даст тебе второй в следующую секунду — тычок в ребра или тихий шепот.

Дин берет Сэма в локтевой захват, и так они засыпают: плотно прижатые друг к другу, Сэм — спиной к диновому животу, Дин дышит Сэму в затылок, внутренняя тонкокожая сторона его локтя обхватывает горло Сэма и ловит ровное сонное дыхание, покрываясь мурашками. На грани сна Дин, не слишком соображая, ловит губами волосы Сэма.

А потом Сэм вырастает и всё катится к черту.

Ему нужно своё пространство, своё мнение, свои поступки и — здравствуй, ебаный Стэнфорд — своё, отдельное от них с отцом, будущее.

***

Когда отец уезжает, Дин говорит со свидетелями, ведет дело, ходит в бар, снимает женщин.

Чем глубже он влезает в охоту, тем дальше становятся люди. Чужие, непонятные, неясные, у них странные правила, обычаи. Есть что-то жуткое во всех этих рождественских семейных ужинах и молитвах над ежедневным завтраком. Они улыбаются и лгут, ругаются и злятся из-за нарушения их частных владений и когда их уличают во лжи, они боятся и замирают перед тварями. Идеальные, нахрен, жертвы.

На самом деле в этой части Дин их понимает. Однажды он замирает, глядя твари прямо в глаза, просто замирает от ужаса, потому что его жизнь зависит только от него. И он сам — совсем не тот человек, которому хотел бы довериться.

На память о той твари у него остается шрам — внутри, на сердце, знанием о том, что он слабак.

***

Когда возвращается Сэм...

Когда возвращается Сэм, возвращается Дин.

***

Дин знает, куда они едут, он ведет Импалу. Но его не покидает ощущение, что он держит в руках взрывчатку — настоящую, с площадью покрытия взрывной волной в пару квадратных миль. Дин будто пытается её спрятать, обезвредить, но Сэм всё равно постоянно злится, не слышит, не слушает.

Неконтролируемость жизни делает Дина несчастным. Но вот такой Сэм — тот человек, которому Дин доверит свою жизнь. В их деле это — главное.

***

И однажды в темноте мотельного номера Сэм приближается одним шагом и целует его.

Взрывчатка в его руках — Дин, Дин, Дин, — целует, обнимает, не знаешь, когда нарвешься на укус, а когда на тихий дрожащий от чего-то вздох над ухом: «Дин, хэй». Ивовые ветки под жесткими мышцами, такой же послушный, прямо как в детстве. Ивовые ветки, пыль и жара, собственный гибкий позвоночник, — руками по спине, снимая рубашку, стягивая, Сэм целует жадно и жестко, и Дину не хватает дыхания, но черта с два он останется в долгу.

Сэм расстегивает ему ширинку, забирается широкой ладонью, обхватывает и двигает быстро, сильно сжимая, иногда замирает, просто не шевелится — трогая собой: ногами на ногах, тяжелым туловищем на диновой диафрагме, подушечкой большого пальца под скользкой от смазки головкой, долгими сорванными выдохами на шее.

— Сэм, ну, — нетерпеливо вскидывает бедрами Дин, — ты ж не собаку гладишь, давай!

И тогда Сэм вцепляется зубами в подставленное горло — не до следов, но каждый раз, когда Дин сглатывает слюну, он чувствует болезненное давление на трахею, отчего перед глазами всё плывет от возбуждения, — придавливает собой Дина и обхватывает уже их обоих. Дин ловит на языке кончики его вьющихся волос.

***

У Миссури есть в доме распятие и несколько изображений святых.

Она спокойно и ровно говорит Дину, что всё это грех.

Дин спокойно и ровно отвечает: «Ага. Можешь ещё попробовать это Сэму впарить».

Миссури предлагает ему чай, и больше они никогда об этом не разговаривают.

***

Дину шестнадцать, и он ещё ни черта обо всём этом не знает.

Когда Илай приходит в ярость или, скорее, просто автоматически даёт Дину сдачи, ударом сшибая того с ног, дальнейшую драку предотвращают окрик Сэма и сухой щелчок взводимого курка. Приклад упирается в цыплячье плечо, и обманчиво тонкие, но уже жилистые руки крепко держат ствол.

Илай не знает, но Дин-то в курсе, что ружье не заряжено.

Когда, хромая, Илай сваливает, грязно ругаясь и обещая вызвать полицию, — Сэм уверен, что Дин будет ругаться: за риск, за то, что высунулся, за...

Но Дин поднимается и даже не спешит за отцом. Он огибает Импалу, подхватывает Сэма под мышки, помогая выбраться из окна автомобиля, где Сэм неловко уселся, опираясь локтями на крышу.

У Дина разбита губа, алая кровь мажет по подбородку, очки даже не сползли, шмотки пыльные и грязные скулы, а на губах играет улыбка. Дин инфернально, невозможно красив.

Дин ставит его на землю и восхищенно говорит, что Сэм молодец. А потом своими разбитыми губами целует в макушку. Сэм утыкается ему лицом в грудь, закрывая глаза, вдыхая запах пота, горячего тела и пыльного хлопка.

Потом, правда, Дин с усмешкой подтягивает ему сползшие штаны, и Сэм дуется на него всю дорогу, пока Джон везет их до соседнего городка.

У него в волосах кровь Дина, на худых бедрах — его джинсы с отцовским ремнем. И почему-то — Сэм не понимает, почему — это очень важно.