Название: Бешеные псы
Автор: feel_right
Бета: Addie Dee
Арт: Addie Dee
Пейринг: винцест
Рейтинг: NC-17
Жанр: АУ, триллер
Размер: ~15,8 тыс. слов
Таймлайн: пост 6.03
Предупреждения: АУ (душа Сэма не оставалась в Клетке), спойлеры до 6.03, жестокость, грубая лексика, смерть второстепенных персонажей.
Примечание: все совпадения с каноном после 6.03 — случайны, хотя это не имеет никакого значения.
Спасибо за каждый раз, когда читала и говорила, за зеленый цвет и огромные доки, за нечеловеческое упорство, за потрясающе быструю работу над текстом, за кучу классных фраз, которые твои и которыми говорят персонажи. За каждый день. Тебя проперло так же, как и меня — по той же фазе, и это — . Как эскимо в вертолете, и кино на голубых лопастях. А ты — тот самый чувак, который прилетел. Эд, спасибо.
Саммари: И последнему из убитых им — Дин сказал: We are mad, mad dogs.
читать дальше
Дин каждый вечер звонит Лизе. Она говорит, а Дин улыбается. Сэм делает вид, что ему интересно, не взлетел ли дом Брейденов на воздух, раскидав кухонную утварь и клочья двух трупов по всей авеню. Или где они там теперь живут? — Сэм не знает.
Дин звонит Лизе каждый вечер вот уже месяц.
Они едут в Канзас. Сэм за рулём, потому что Дин мертвецки пьян. Единственное, что он сказал перед тем, как влить в себя интоксикационную дозу виски, было:
— Валяй, Сэм. Что бы там ни было — валяй.
Дин видел Лизу и Бена месяц назад. Вчера в их телах были лишь демоны.
Стоило ожидать, что с болью Дин будет справляться, как отец.
Сидение водителя в Импале отрегулировано под Сэма и его длинные ноги. В автосервисе наконец что-то сделали с извечным скрипом дверей. И — да, Импала была в автосервисе при живом Дине. Звучит не менее жутко, чем: «Одержимые Лиза и Бен почти разодрали глотки Винчестерам». Сэм ставит себе условие: если Дин в своей машине стерпит даже iPod и попсу, то Сэм наплюёт на Рафаила и сдаст брата в ближайший штаб Армии Спасения.
Им ничего не нужно покупать, но Сэм останавливается на бензоколонке, потому что иначе он выкинет Дина посреди дороги.
Дин лежит на заднем сидении, скрывшись в контрастной темноте салона — наружу из тени торчат разведенные колени, обтянутые выгоревшей джинсой. Они лениво покачиваются из стороны в сторону, и Сэм через пыльную витрину видит, как неловко поджимаются грязные грубые ступни брата. Последние два часа Дин, пьяный в дымину, подпевал певичке кантри из радио. У него тихая теплая хрипотца в голосе, от которой раньше Сэма пробирало так, что волосы на руках вставали дыбом и в животе сладко скручивало возбуждением.
Сэм толкает застекленную дверь магазина, когда Дин вылезает из салона, распевая на всю заправку «Vietnam Blues» — сбившись на несколько секунд, пока потягивается: заводит руки за спину, и все мышцы на его плечах хищно вскипают, перекатываются. Склонившись, он скользяще-распирающим движением втискивается в опущенное окно с водительской стороны, до Сэма доносится его: «Как вы можете говорить, как миру жить, — ведь вы всё ещё приказываете нам умирать».
Дин горланит «Вьетнам, Вьетнам», строго попадая в такт и ноты, когда с размаху разбивает магнитолу о раскаленный асфальт. Он пьян, он всё ещё пьян, но — трезв. Он трёт плотно заросший щетиной подбородок и спрашивает Сэма, купил ли тот бритву.
Сэм возвращается в магазин, берет пачку одноразовых станков, пену и кварту виски. У Дина жутко пыльные ступни, между пальцев торчит осколок пластмассы, а вокруг плывет и вскармливает инфекцию жара, которая может стоять только над землей.
— Нет, Сэм, так не пойдёт, — говорит Дин, хватаясь за дуло обреза и резко опуская его вниз.
— Пойдёт, старик, — кивает Сэм, подняв бровь, — иначе и не ходит.
Конечно, Дин делает по-своему, по-старому. И ошибается.
— Не ищи того, кого нет, Дин Винчестер, — усмехается ему в лицо пятнадцатилетняя девчонка. Её улыбка напрочь кривая, словно демон внутри не помнит, как пользоваться человеческими мышцами. Перекочевавший в ее руки обрез настолько плотно упирается между челюстной костью и тихо хрустнувшей трахеей, что кажется, будто это не у Дина бьется артерия, а у металла.
— Ну, знаешь, бесхозное живое тело на дороге не валяется, дорогуша, — говорит Дин, прикрывая глаза, чтобы в них не отразилось, как за плечом девчонки бесшумно поднимается помятый и бесстрастный Сэм. — Куда ты дела владельца?
И перед тем, как Сэм протыкает ей глотку и её глаза округляются, а во рту озаряет всполохами — перед всем этим, демоница вдавливает обрез в беззащитное горло Дина и шепчет ему в губы всего два слова:
— Сборщик податей.
Следующего демона в бездушном теле для них находит Сэмюэль.
— Слыхал о твоей семейке, — говорит демон. Он старый и толстый, от него пахнет мочой и дерьмом. Его вскрытые до сухожилий и костей запястья прикручены серебряной проволокой к Соломоновой звезде — кровь до сих пор капает на пол мерно и липко. Сэма в комнате нет.
Дин кивает:
— Да, я тоже.
Демон причмокивает разбитыми губами, улыбается, словно жует:
— Не поздновато ли играть в праведника, Дин-руки-ножницы? После ада-то? Шкура отца семейства в плечах не жмет после того, как из-за тебя семья погибла? Не твоя даже, а погибла.
Демонический нож Дин откладывает в сторону, сегодня он не понадобится.
— У меня для тебя две новости, — говорит Дин, — хорошая и очень хорошая. Хорошая: сегодня ты будешь жить. Очень хорошая: когда ты умрешь, ты будешь безмерно этому рад.
Дин щурится. У него это в невыбиваемых навыках — управляться с человеческими мышцами: контролировать ли свои или выкручивать чужие.
К рассвету от криков и проклятий в адрес Дина демон срывает глотку, и всё, на что его хватает — тонкий скулёж. Всю ночь к ним никто не совался, лишь под утро входит Сэмюэль и — встретившись глазами с Дином — чуть сутулится, будто его тело безотчетно готовится к схватке с тварью. Демон, завидев Сэмюэля, рваными связками клянчит смерть, и его голос сам по себе — словно наизнанку вывернутые жилы.
Сэмюэль, если и растерян, то не успевает скрыть этого всего на долю секунды, или Дину вовсе привиделось.
— Он не подает милостыню демонам, — вместо Кэмпбелла отзывается Дин. В его голосе лед и улыбка. — Но, может, мне его попросить? Что скажешь?
Демон хнычет, и Дин впервые за всё время спрашивает его о сборщике податей.
Дин уходит из подвала, оставив Сэмюэля разбираться с демоном. Наверху его встречает деловая тишина.
У Гвен Кэмпбелл пусто блестят глаза, она усмехается:
— Да ты опасная детка, Дороти, — и Дин слышит: «Дороти, сколько в тебе от демона?»
На дне её зрачков — охотничьи прицелы, и Дин знает, что Гвен знает: если такой вопрос вообще возник, значит, ответ на него один. Дороти уже в глубокой жопе, и демон в ней — достаточно демон.
— Ну, я тот ещё горячий парень. Повезло, что тебе не придётся знакомиться с моим стволом, да? — ровно произносит Дин, вытирая руки войлочной тряпкой, вымоченной в керосине. Ему всё равно мерещится запах экскрементов.
— М-м, — азартно хмыкает Гвен, эмоционально выглаженная так, что не зацепиться. — Шутки на грани фола? Или, быть может, ты всерьез?
Сэм коротко хохочет, не отрывая взгляда от потрепанной книги с латынью. Через секунду слышится предсмертный крик демона. Он полон облегчения.
Когда появляется Сэмюэль, Сэм спрашивает у него — у Сэмюэля:
— Где его найти?
Он не спрашивает у Дина. Не спрашивает, кто это — сборщик податей. Он не спрашивает: «Ты в порядке, Дин?»
На самом деле, Сэм просто забыл.
— На небесах, — говорит Дин. — Нам нужно дело.
Через три дня они цепляют дело: в графстве Балтимор обнаружены два человека с прошибленными насквозь черепами.
Сэм смотрит на брата, который недоверчиво улыбается, читая заметку о библейском оружии. Даже сейчас, наедине с Сэмом, Дин продолжает неосознанно флиртовать: облизывает губы, хитро прищуривается, смотрит своими невыносимыми глазами... Хотя, хмыкает Сэм, глаза — это он вряд ли специально. Раньше, когда Сэм был подростком — такое ведь было? — вот эти самые ужимки Дина сводили его с ума, но сейчас — сейчас самое время придумать способ воплотить те желания, которые тогда Сэм без жалости и ропота забивал и душил, в конце концов одержав горькую победу.
— И какая же у нас окончательная версия? — Дин вскидывает брови. У него на лице написано: «Давай, скажи это вслух», — а во взгляде пляшет издёвка. Сэм нетерпеливо закатывает глаза и ровным голосом озвучивает:
— В графстве Балтимор объявилась ослиная челюсть Самсона.
— Нет, — говорит Кастиэль прямо у Дина над ухом.
— Твою мать! — орёт тот. — Слышь ты, пугалка с крыльями, сходи на чердак и проверь ещё раз! Потому что у нас тут точно объявился труменский дохлый зоопарк.
Кастиэль молчит, глядя на Дина удивленно, словно его только что принес аист с небесной летучки, где подчистую развенчали факт, будто ангелы существуют.
— А, точно, — вздыхает Дин, — где ты и где юмор. Что это я?
— Из артефактов, связанных с Самсоном, существует лишь волос, — произносит Кастиэль. — Но он бесполезен без самого Самсона.
Невозмутимость, с которой Сэм зовёт ангела к газетным заметкам, заслуживает оваций, но Дин чувствует привычную ноющую боль в груди. Потому что он зол, и его пугает собственный брат, шлифованный, как мерзлая Гвен с рыбьими глазами.
Кастиэль в два движения раскатывает газеты по кровати перед собой.
— Это не... — говорит он, и Дин поджигает масло. Глядя на огонь, Кастиэль хмурится, в нём проскальзывает забытое, родное, человеческое. И когда он смотрит на Дина, и только на Дина, словно он и не сомневается, чья это идея, в его глазах — усталость.
— Что ты хочешь выторговать? — спрашивает Кастиэль. — Снова.
Война — это адские гонки по сотому кругу, и ты готов пытать союзников и восславлять врагов.
— Для чего Бальтазару становиться сборщиком податей? — спрашивает Дин, но его перебивает Сэм:
— Как он хранит души?
— Слушай, у меня сейчас от твоей рожи еда скиснет.
Иногда Дину стоит больших усилий помнить, что это говорит его брат, которому Дин и весь этот долбаный мир обязаны жизнью.
— Старик, соберись.
Дин разжимает пальцы, гамбургер шлёпается в бумажную тарелку. Колечко лука летит в Сэма и попадает на рукав. На самом деле, аппетита нет с самого Аннаполиса.
— Во всех телах без душ, которые оставил за собой Бальтазар, были гастролеры из ада. Так с чего ты решил, что в телах Брейденов они же сами и были демонами? Ты как всегда лажаешь с комплиментами женщинам.
— О, заткнись. Просто это… подозрительно, Сэм. — Дин ковыряет пластиковой палочкой кофе, тыкает ею в дно чашки, похрустывая нерастворившимся сахаром. — Весь чертов месяц меня даже близко к Иллинойсу не было, и притом мы понятия не имеем, что Бальтазар делает с душами.
— Ну уж вряд ли отправляет их в ад. С чего ему разбазаривать ценные вложения? Или ты думаешь, Лизе и Бену он выправил туда билеты персонально?
— Я не знаю, Сэм!
Вид у Дина затраханный, и Сэму хочется сказать что-нибудь едкое, чтобы тот прекратил строить из себя капитана крейсера «Вселенская Скорбь».
— Просто я не могу поручиться, что хоть раз за этот месяц поговорил с настоящей Лизой. Ты и сам знаешь: можно навести морок, или кто-то мог говорить её голосом. И на самом деле я понятия не имею, что происходило с Лизой и Беном всё это время, пока я играл в Крокодила Данди, — Дин трет лицо, словно не может проснуться. — Тридцать дней здесь — это десять лет в аду. А за десять лет можно из кого угодно сделать демона.
Сэм рвано выдыхает, словно ему не хватает терпения, — на самом деле он плохо помнит, как это делается, — и говорит, да, может, чуть громче, чем обычно:
— Старик! Хватит изобретать всякое адское дерьмо! У нас и так дел — по колено.
— Уж по части влипания во всякое дерьмо у нас с тобой — черный пояс и высший дан. Но и по части ада я определенно знаком с матчастью.
— А, ну да, давно избитая тема. Дин был в аду.
— Я был адом, Сэмми. Я знаю, что за десять лет можно сделать с человеком.
— Да брось, боже, Дин. Хочешь сказать, ты бы позволил мне убить Брейденов? Настоящих Брейденов? Даже если бы они были демонами?
Дин отвечает за секунду до того, как можно было бы решить, что его ответ — утвердительный.
— Нет, Сэмми, — кидает он, беспечно и бодро, хотя не выпил ни глотка чёртового кофе.
У Сэма дергается щека — раз, два — но он берет себя в руки и давит неизъяснимое желание сделать Дину больно. Например, сказать, что слышал, как демон в теле Бена яростно шептал Дину в лицо, что они с Лизой — настоящие.
— Нам нужна передышка, — говорит Сэм, запихивая в карман отводящий ангелов мешочек: рун на его костях больше нет.
На самом деле им нужна штрига. А ещё лучше штрига, Бальтазар, и чтобы этот долбаный мешочек не выпал в самый неподходящий момент, потому что тогда Рафаил заявится быстрее, чем Сэм скажет: «Пиздец».
В Гринвилле дети засыпают словно мертвые, и слово «карантин» будет холодить сердца родителей ещё несколько лет.
Мисс Ювента — единственное связующее звено, нянечка всех детей — огненноволосая, крайне улыбчивая бойкая дамочка, которая не дергается, когда Дин пожимает её сухую крепкую ладонь. Он тут же снимает освященное стальное кольцо, непривычно мешающееся на большом пальце, а спустя сутки в палатах детей они находят ведьмовские мешочки, в которых помимо кошачьих костей, трав и обрезков детских ногтей — пряди рыжих волос.
— Чёрт! — злится Дин, сжигая все двенадцать мешочков. — Долбаная сука!
Однако дети не просыпаются.
По наводке Бобби они ищут прядки волос, принадлежащие жертвам, или что-нибудь в этом роде, в подвале всеобщей любимицы и анонимной ведьмы Сары Ювенты. Пока Дин роется на полках со склянками, Сэм пролистывает книги и — не верит своей удаче. В этот момент их и застает ведьма.
Всё укладывается в две секунды. Ювента окидывает обоих взглядом — Дин выхватывает обрез — Сэм захлопывает книгу, мельком косится на Дина и мгновенно кривится, будто откусил тухлятины, — напоказ — для неё, для ведьмы. И Ювента глотает наживку. Сэм ловит её хищный оскал, ведет, просчитывая, чтобы не сорвалось, — ведьма знает — должна знать! — от какого проклятия из этого фолианта его так перекосило.
— Без глупостей, сука, — пусто и страшно произносит Дин, направив на неё обрез. — Где ты их прячешь?
Ювента громко, густо смеется и сбито шипит два слова на латыни.
Есть!
Сэм знает, что значат эти слова, потому что только что видел их на посеревшей странице. Когда через мгновение дробь Дина выбивает ведьме кровь, хрящи и кости из горла, Сэм ловит её напуганный, злой взгляд и не сдерживает торжествующую улыбку.
От боли в спине начинает перехватывать дыхание, когда они вскрывают плинтус на втором этаже. Сэм сдавленно шепчет: «Дин», — и просто не может больше пошевелиться.
Уже в мотеле у Сэма жутко течет из глаз, и Дин с усмешкой его дразнит:
— Что, пора прикупить дополнительные кальсоны, Хэллбой? Воздух Южной Каролины недостаточно горяч для тебя?
— К твоему сведению, в Клетке был пиздоебический холод, — скрипит сквозь зубы Сэм. — Так что в Южной Каролине жарко как никогда.
Через полчаса Дин возвращается с тем самым фолиантом, и на лице у него — страх.
— Сэм, — говорит он. — Сэмми.
«А ведь он может отказаться», — запоздало думает Сэм, потому что даже у Дина есть границы, которые он не нарушает. Например, не целует остервенелого от желания четырнадцатилетнего брата.
Дин, брезгливо морщась, бросает книгу на стол.
— Пиздец, — говорит он. — Чувак, эта сука — двинутая извращенка.
«Он не помнит», — доходит до Сэма. Дин не помнит, как оттолкнул брата, сорвавшегося один-единственный раз, льнущего и сгорающего со стыда. Не помнит, как неделю игнорировал, молча отводя взгляд, словно Сэм — пустое место.
— Ладно, — Дин трет переносицу, — ты перетерпишь немного? Я просто... Я просто закончу там с детьми, окей? И вернусь. И мы разберемся. Хорошо, Сэмми?
— А в чём?.. — начинает Сэм и его выгибает от боли, вздернувшейся раскаленным хлыстом вдоль позвоночника.
— В чём дело? — одними губами тихо спрашивает он.
Дин закусывает губу, кидает обеспокоенный взгляд на Сэма и говорит:
— Я мигом, старик.
И сбегает.
Зато, когда он возвращается, Сэм точно может сказать, что Дин вспомнил, и — неясно как — понял. Всё понял.
— Я... — Сэм зажмуривается, задыхаясь от боли.
— Сэм, ну что за хуйня? — устало злится Дин, небрежно плюхаясь на кровать брата, и того снова скручивает. — Ты хоть противоядие смотрел? Вижу, что не нашел, но хотя бы искал? Или, думал, я по первому свисту прыгну к тебе в койку?
— Не успел, — голос шелестит, громче нельзя, и это так нелепо, что даже Дин усмехается. — Как-то не до того было… Чёрт, Дин. Нужен всего один сеанс ритуала. Может, переливание крови? Как думаешь, шлюха на такое пойдет?
Дин с офигевшим видом вскидывает брови.
— Я думал такие, как ты, называют подобных цыпочек женщинами легкого поведения.
— Чувак! — раздраженно шипит Сэм. — Уверен, быть родственниками для ритуала — необязательно. Принцип снятия проклятия наверняка работает на родственной крови.
— Ага, — кивает Дин. — И сексе. Ну и на кой ляд тебе это понадобилось? Это ж было столько лет назад.
— Что могу сказать? Сам от себя не ожидал, — выдыхает Сэм, прикрывая глаза, благо для этого не надо перемещать какие-либо кости.
— Ну да.
— Старик, поверь, я себя уже и без того достаточно ненавижу.
Дин пару секунд задумчиво смотрит на него, но почему-то в его глазах нет того давнего испуга — как же он тогда не допетрил, что это был всего лишь испуг? — который вспыхнул, когда Сэм крепко вцепился ему в плечо и, подтянувшись к губам ещё высоченного брата, поцеловал его под автоматные хлопки второго Терминатора.
Сейчас у Дина крайне растерянный растрепанный вид, он наклоняется к самому лицу Сэма, замирает в дюйме и беззвучно смеется, а потом целует.
И это нечеловечески — будь ты трижды проклята, старая карга! — невыносимо больно: внутри каждой кости, вокруг каждого позвонка — огненными взрывами прямиком в мозг, Сэм заорал бы, но он просто задыхается. И затем — о, боже — затем накатывает волна ничего, и Сэм стонет от облегчения: ему не больно, и — он теперь точно знает — это повод для счастья.
Дин начинает отстраняться, но Сэм перехватывает его за шею, другой рукой широким обхватом стискивает поперек спины и прижимает к себе, жестко целуя. Дин мычит, но его звуки переходят в рычание, и Сэм перекатывает их обоих, подминая под себя брата.
— Хей-ей, полегче, приятель, — рвано выдыхает тот. — Ещё немного, и я подумаю, что ты симулировал.
— Был бы счастлив, — усмехается Сэм, и эта пауза опасно отзывается ноющей болью между лопаток.
У Дина такие глаза, будто ему десять, а Сэм полез на самую высокую горку в районе. Он неловко моргает, когда Сэм накрывает пол его лица ладонью: большим пальцем стереть складки между бровей. Дин обхватывает ладонь — крепко, словно Сэм вишню собрал в пригоршню, и по следам ягод, выпавших — не выпавших из горсти, ложатся пальцы Дина: один — между сэмовыми указательным и средним, в следующей впадинке — два, и мизинец подпирает костяшку большого пальца.
В принципе, Дин, как и полагается, мог бы дать ему сейчас по морде. Сэм притормаживает, пытаясь выявить признаки агрессии, но следующая волна боли выжигает все мысли. Лишь смутным образом потом вспоминается странное, беззащитное выражение, которое приобретает лицо Дина, когда Сэма скручивает.
И Дин больше не сомневается.
К Арканзасу, куда их направил Сэмюэль за охотником на жнецов, Дин перестает рефлексировать, а Сэм и не начинал, и каждый раз всё происходит, будто они рождены для этого, будто совпали паззлы, будто чтение мыслей существует.
Дин улыбается официантке, и Сэм усмехается, обнимая губами горлышко пивной бутылки. Дин поворачивается к нему с непередаваемо хитрым взглядом, прикусывает губу и откидывается на стуле, сильнее раздвинув ноги, — откровенно и бесстыдно, и уже достаточно, чтобы у Сэма встал.
В туалете Сэм вталкивает его в кабинку, просовывает кинжал в ручку, запирая хлипкую дверь на манер засова, и садится на корточки. Когда он деловито расстегивает ширинку и берет в рот наливающийся член, Дин запрокидывает голову, и его несвязные ругательства похожи на молитву.
В Хот-Спрингсе они встречаются с Кристофером Кэмпбеллом и медиумом Дереком, похожим на больного хиреющего Дракулу. Ловить похитителя смерти планируется на живца.
В семье Свенсонов, судя по больничным записям, скоро отойдет в мир иной бабушка. Сэм и Дин собираются раскидать запирающие душу мешочки в комнате старушки, чтобы, когда подойдет время, жнец пришел за ней туда, а не куда-нибудь в мужской стрип-бар в Вегасе.
Перед входом в дом, когда Дин жмет на звонок, Сэма накрывает. Он упирает ладонь в массивную входную дверь, наваливаясь на неё всем весом, и обхватывает брата за шею.
— Чувак? — Дин удивленно распахивает глаза, хотя, если честно, он успевает произнести только начало, и в образовавшуюся "у" Сэм его и целует.
Однако, слушая, как щелкает замок, отпираемый мистером Свенсоном, Сэм как-то не рассчитывает, что дверь открывается вовнутрь.
Дин выглядит идиотом, когда старушка, почти парализованная и уже слегка полоумная от анальгетиков, отпускает феерические шутки насчет его задницы. Вегас действительно был близок.
В коридоре, за закрытой дверью, Сэма слушает мистер Свенсон — с удивительным терпением по отношению к человеку, который едва не свалился ему на голову.
По ту сторону отправляются Кристофер и Сэм — и Дину от этого здорово не по себе. Когда Дерек их возвращает, Дин ожидающе разводит руки:
— Куда придет наш чувак, страждущий нести миру бессмертие?
— На Вуд-стрит, — потягиваясь, отвечает Кристофер. — Сегодня или завтра.
— И как он поймет, где жнец?
— Ну, он же не такой гений, как ты, — ухмыляется самодовольный придурок Кристофер. — Если это демон, то он знает, где искать. А если человек — мы оставили ему след.
— Купится? — неверяще спрашивает Дин. — Ты, гений, и вправду думаешь, что он купится и придет?
— Дин, — влезает Сэм, — в городе никто не умирает, жнецов больше нет. Ему не останется больше ничего, кроме как пойти по следу.
— Купится, — со смехом обещает Кристофер.
Кэмпбелл и доходяжный медиум сваливают к вечеру, а три дня засады не дают ничего. Дин проверяет пол ультрафиолетовой лампой, и там действительно есть звезда Давида — ловушка для жнецов, только жнеца — он теперь уверен — нет. Как нет и никакого охотника.
— Итак, Сэм, — говорит Дин, и у него очень злой голос. — Либо нас, как зеленых салаг, наебал некрофил — и это унизительно и всё такое. Либо конкретно меня наебали ты с Кэпмбеллами. Мы же единственные долбаные похитители жнецов в этом городе, да?
— Я не хотел тебе врать, Дин, — начинает Сэм, и тот в ярости сшибает хлипкую тумбу, на которой они разложили колдовские принадлежности — да так, что тумба долетает до стены и разбивается от удара.
Звезда замкнута в круг знаков, и ни один не известен Дину. На пыльном полу различим всполох черной сажи. Склад определенно удобнее, чем комната в суматошном доме Свенсонов. Если вы, например, решили наколдовать что-то со жнецом. Если вы, например, желаете обезвредить жнеца и сделать его пригодным к перевозке.
У Дина в голове смеется Кристофер: «Купится».
— А знаешь, что мне ещё интересно, Сэмми, — и с этого «Сэмми» капает ядом, — интересно вот что: Сэмюэль подкидывает нам работу с ремесленниками по душам. Джин, выпивающий душу. Альфа-шейпшифтер, влезающий в мозги и — что-то мне подсказывает — в душу. Штрига — ха, вот старик обломался, да? И теперь жнец. Молодцы, ребята, губа не дура.
— Я год с ним до этого работал, и мы занимались не только душеедами.
— Ну, я-то за этот год поручиться не могу, верно? — нехорошо щурится Дин.
— Верно, — кивает Сэм. — Просто, Дин, так надо. Я бы дал Сэмюэлю три дня, обычно в этот срок мы связывались. Если не выйдет на связь, надо будет с ним обстоятельно потолковать.
Дин смотрит на него, словно увидел глаза на усиках или что-то в этом роде.
— Сэм, ты что, серьезно? — со скептической усмешкой интересуется он. — Ты это сейчас на полном серьезе заговариваешь мне зубы?
— Нет, я не...
Дин успевает разбить ему скулу прежде, чем Сэм опрокидывает его и вжимает лицом в пол. И — неудобно, чёрте что, но иначе взбешенный Дин его прикончит — залезает ладонью Дину в штаны, обхватывает член. Сэм работает кистью изо всех сил, глотая кровь и усмехаясь победе: Дин рычит, прогибается и разводит ноги. Сэм ослабляет хватку, начиная тереться о его задницу, сквозь слои ткани чувствуя крепкие напряженные полукружья мышц, и тогда-то Дин подлавливает его, перехватывает и сам подминает.
— Это тебе не ебаный секс после ссоры, — хрипло шепчет он, кусая Сэма за губы и подбородок, дурея от вкуса крови. — Мы ещё не закончили.
Он усаживается Сэму на бедра, быстро расстегнув его ширинку, а потом — потом он облизывает ладонь и обхватывает их обоих. Дин двигает ладонью, двигается сам, и у Сэма в голове всё плывет от того, как Дин это делает, как порочно выглядит, и оттого, что у него на губах ярким пятном — сэмова кровь. Дина выносит первым, и Сэм сжимает его бедра, жадно глядя, как он кончает, будто нет никакой охоты, Апокалипсиса, цивилизации и тысяч лет человечества — будто Дин сделан из крови, силы и вот этой замершей позы абсолютного хищника.
Сэма подбрасывает, когда Дин, лениво собрав сперму, растирает её по его члену, спускаясь чуть ниже, обхватывая мошонку, и такими длинными, мокрыми, жесткими движениями он доводит Сэма до оргазма за минуту.
Дин, подперев рукой подбородок, с наигранным выражением крайнего охеревания молча наблюдает за разговором Сэма и старшего Кэмпбелла.
— Кастиэль сказал, что Бальтазара нам не найти, потому что тот держит при себе какой-то хитрый артефакт, вроде отводящего ведьмовского мешочка. Так что, думаю, придётся подключать Рафаила.
«А, ну да, Рафаил», — вскидывает брови Дин, не понимая ничего, кроме того, что они снова ввязались в фантасмагорическое дерьмо.
— Ясно, — кивает Сэмюэль. — Он сказал, как хранятся души?
Сэм поворачивается к Дину и выжидающе смотрит.
— Что? — отзывается тот.
— Может, снизойдешь до беседы, мистер любимчик ангела? — язвит Сэм.
— О, прости, кто же знал, что хилый Кас может забить трехочковый таким здоровым парнем, как ты? И что он теперь такой крутой, что и святой огонь ему не помеха для фокусов с телекинезом. Прости, он признавался мне в слишком интимных вещах, я смущаюсь произносить их вслух.
У Сэма лицо, которое невозможно принять иначе, нежели как факт: над сексуальной жизнью Дина — Дина и Сэма — нависла мрачная печать неизвестности.
— Может, это вам пришла пора говорить начистоту, а, Сэм? — едко усмехается Дин. — Или Сэмюэль?
— А ты готов слушать? — спокойно спрашивает Кэмпбелл.
— О, поверь, я сейчас прямо как Дамбо, — Дин изображает растопыренными ладонями гигантские уши. Он пересаживается с табурета на столешницу, широко расставив ноги, свесив между бедрами сцепленные в замок кисти. — Ну так — и?
Сэм кидает быстрый — предостерегающий — взгляд на Кэмпбелла, и это, чёрт побери, жутко бесит.
Сэмюэль вздыхает и говорит:
— Мы собираемся открыть Клетку и, вероятнее всего, призвать сатану.
«Да вы что, охуели?» — вертится на языке.
«Я так и знал», — хочет сказать Дин. А потом повторить: «Нет, вы вообще охуели?»
Обрез на столе, за спиной Дина, и эти двое безоружны, так что может выгореть...
— Дин, — говорит Сэм — или не-Сэм, — мы не дадим ему вырваться. Всё будет контролировать Рафаил и его крылатые сошки, и им нахрен не сдалось, чтобы Люцифер вылез из своей дыры.
— О, — выдавливает Дин. — А что им сдалось?
— Михаил, — отвечает Сэмюэль. — Рафаил собирается запечатать Клетку навечно, но для этого сначала нужно вытащить Михаила. Видишь ли, для ангелов Клетка — это не милый уютный домик в пяти минутах от Гонолулу. Чтобы хотя бы подобраться к входу Клетки с той стороны, нужно, чтобы пленника позвал вессель.
— Вот оно как, — моргает Дин. — О... О. Михаил. И идеально сопрягаемый вессель Михаила, то есть я, будет работать на ангельскую шарашку, если на меня, то есть весселя, слегка надавит хорошо пропеченный братец. Ну, допустим, вы, ребята, записались в бойскауты имени Крыла и Нимба. Каким образом Рафаил собирается приваривать адский люк и при этом держать Люцифера? Вы же не думаете, что Люцифер будет сидеть, как прилежный ангел, в дальнем углу? И, насколько я помню, из пернатых никто особо не рвался с ним встретиться, и что-то мне подсказывает, что дело не только в неукоснительном послушании Михаилу. В общем, я думаю, у Рафаила кишка тонка связываться с дьяволом.
Тут встревает Сэм, и у него деловой, очень спокойный тон:
— Да, мы тоже так думаем. Тем более, что под его эгидой соберется далеко не вся ангельская рать — Кастиэль замутил гражданскую войну, если помнишь. Поэтому мы с Сэмюэлем для страховки собираем… — он на мгновение поджимает губы, — экземпляры. Тех, кого мы заставим работать на нас, кто может ослабить дьявола совместно с ангелами.
— То есть жнец?..— хмурится Дин.
— Да, именно поэтому мы ловили всех этих... чудиков, в том числе и жнецов, — говорит Сэм, и Дин думает, что «жнецов» — это множественное число. И что Сэм — козел.
— Однако это не всё, — Сэм неторопливо меняет позу, вытягивая правую ногу и перенося вес на левую, чуть поправляя штанину, и это выглядит так непринужденно мужественно, так... так по-взрослому, что Дин сдавленно кашляет в кулак, лишь бы не заржать над рисующимся братом.
— У нас есть ещё одна проблема, — Сэм недовольно смотрит на Дина, точно зная, что скрывается за этим несуразным кряхтением. — Бальтазар. После той стычки, когда он раздавал всем страждущим обрезки посоха Моисея, мы с Сэмюэлем копнули чуть глубже. Дин, Бальтазар собирает души, выманивая их у людей. Мы думаем, что и Лиза с Беном — у него.
— Но... — у Дина растерянное лицо, он явно вспоминает, что нашептывал ему демон в теле Бена.
— Демоны лгут, Дин, — веско произносит Сэм. — Мы думаем, что Бальтазар копит души, чтобы синтезировать благодать.
— Благодать? — обалдело спрашивает Дин, хотя он не уверен, что слово «синтезировать» шокирует меньше.
— А Кас тебе не сказал? Благодать — это души людей. Очень много душ в ведении одного ангела.
— Кас сказал, это Дар Господень, или что-то в этом роде, — хмурится Дин. — Ну, он, как всегда, толкнул речь в стиле мастера Йоды: что-то про бескорыстное, безвозмездное и всеобъемлющее. И что никто из ангелов не отдаст свою благодать, потому что любая плата в сравнении с ней — лишь пыль и тлен. А, как известно, ни пыль, ни тлен и в подмётки не годятся Божьим презентам, — Дин пожимает плечами. — В любом случае, нужно вернуть Лизу и Бена, чтобы они не стали чьим-то обелиском небесной чести. Так, каков план?
— Мы поймаем Бальтазара, — отвечает Сэмюэль.
— И что? — усмехается Дин, хотя от мыслей о Брейденах из него вытряхивает даже намек на веселье. — Вежливо попросим его вернуть души?
Сэм молчит. Сэмюэль молчит. И тогда Дин понимает.
«На самом деле, вся эта затея с сексом — полная чушь, — остервенело думает Дин. — Грошовая. Сраная. Хуйня».
Не в первый раз у Дина трясутся руки — из-за страха перед грядущим.
Стыдно признавать, но и не в первый раз до крови искусаны губы — из-за отчаяния, что он бессилен что-либо изменить.
И далеко не в первый раз он оказывается один на один с ордой собственных демонов, воющих и рвущих его душу.
Просто почему-то каждый раз это так же больно, как впервые.
Бальтазара находят не Кэмпбеллы и не долбаный «крутой парень» Сэм. Бальтазара приводят ангелы Рафаила.
Дин рисует енохианский знак на картонке, потому что Бальтазар в огненном кругу, а Кэмпбеллы ещё не закончили чертить контрангельские руны по всему периметру штаба, так что появление Кастиэля — вопрос времени.
Надо отдать должное Бальтазару: он не треплет Дину нервы понапрасну, не ёрничает и не пытается вывести из себя.
Он говорит:
— Михаил? Знаешь, кто такой Михаил? Шаг влево, шаг вправо, и с небес придётся улепетывать, спрятав благодать в анальном отверстии, чтобы Пётр и Павел на таможне не конфисковали. Ну, про анальное отверстие я, конечно, загнул. Этим двоим анатомические нюансы безразличны — они ничем не гнушаются.
Он говорит:
— Я вытащил Сэма — целиком, со всеми прилагающимися. Ну, а для Люцифера проход нужен пошире, с его-то антуражем: крыльями, рогами, амбициями. Спроси у Сэма. Ему лучше знать.
И добавляет:
— По мне, так надо обоих напыщенных ублюдков там запечатать — и Михаила, и Люцифера. Но ты бы ведь и пальцем не пошевелил, если бы Сэм продолжал мерзнуть в Клетке, не так ли? И, к сожалению, свежевоскрешенного мною Сэма присвоил Рафаил, который решил, что Апокалипсису — фас. Так что жди гостей, когда Рафаил доберется до моих запасов душ.
Хмыкает, но как-то невесело:
— Только вессель может запечатать Клетку, и печатью послужит Божий Дар. Весь вопрос в том, кто останется внутри, а кто выйдет. Я сделал всё, чтобы активисты оставались взаперти. Рафаил же хочет затеять семейные разборки: с обоими братьями и барбекю на пол земного шарика.
Бальтазар не пытается вывести Дина из себя или поторговаться. Нет. Он обстоятельно и методично разносит мир Дина в клочья.
— Лиза и Бен Брейдены, — говорит Дин. — Зачем ты их взял?
— Мне нужны были гарантии, что Сэм не станет, ну, не знаю... — ангел неопределенно машет рукой. — Не станет, к примеру, нанимать бывшего адового палача, чтобы тот мною занялся. Я предположил, что Сэм не будет рисковать тем, что дорого для его брата. Но, как вижу, они и тебя взяли в оборот.
Дину не хочется думать, что это Сэм взял его в оборот.
— Бальтазар, — произносит Кастиэль, этот — мать его! — вездесущий чертик-из-коробочки.
— Да здесь что, проходной двор? — возмущается Дин и предупреждает: — Кас, не вынуждай меня. Думаю, твоему корешу будет очень нездорово.
— Я бы на твоём месте уносил ноги, Кастиэль, — тянет Бальтазар. — Ведь мы оба знаем, для чего на самом деле Рафаилу нужен неугодный ангел. Не облегчай ему задачу.
На лице Кастиэля тень загнанности и той самой непокорности, с которой он материл Бога. С шелестом появляются пять ангелов, прислужников Рафаила, и у Дина в голове бьется бальтазарово «на самом деле». Дин чует, что это пиздец, поэтому он со всей дури шлепает окровавленной ладонью по картонке. Единственный, кого не выкидывает в соседнее измерение, — Бальтазар, да и то потому, что его, видно, нехило приложило о святой огонь.
— Ах ты ж... — хрипит Бальтазар, и внутри у него, наверное, фарш и сироп.
— Дин? — обеспокоенно спрашивает ворвавшийся в комнату Сэм.
Дину хочется спросить: «Какого хрена, Сэмми? Как так получилось, что сюда словно заманили Кастиэля?»
Ему хочется спросить, а потом выбить из Сэма дурь и запереть его на пару недель у Бобби в бункере. Но Дин не спрашивает.
— Выйди, Сэм, — говорит он.
— Что случилось? — Сэм интересуется удивительно спокойно, без единой эмоции.
— Выйди нахуй отсюда, Сэм, — Дин не видит себя со стороны, но у него пустое изможденное лицо. — Не волнуйся, я выполню свою работу и без ангельских соглядатаев.
Сэм внимательно смотрит на него, так, будто лезет в самую душу и — находит искомое. После его безмолвного ухода Бальтазар открывает рот, вот тут-то и начиная действовать Дину на нервы:
— Да ты совсем сдаешь, Винчестер.
Дину — безразлично, почти как в аду.
Всё, что он помнит, это то, что Лиза назвала год с ним — самым счастливым.
Что однажды утром Бен попросил Дина обнять Лизу и сфотографировал, а потом повесил фото на кухне на самом видном месте.
Что за завтраками они с Беном корчили друг другу рожи, а Лиза сквозь смех пыталась их отругать.
Что это Рождество было единственным в жизни, к которому Дина заставили готовиться за два месяца. За два месяца! И знаете? Знаете, что? Ему понравилось.
— Брейдены, — говорит Дин тем голосом, которым когда-то спрашивал: «Как думаешь, почему всё это с тобой происходит?»
— Они не разменная монета, — произносит он, как произносил когда-то: «Всё дело в поступках».
— Я тебе докажу, — он обещает, как когда-то заканчивал: «Поэтому ты попал в ад, и поэтому ты попал ко мне».
— Мне вот что кажется, Кас. Мне кажется, я угодил в цирк уродов. Я будто Алиса в стране пиздюлей. И надо сказать, мне совсем не идут юбки.
Дин ведет носом, потому что к запаху его пива в воздухе явно примешивается ударная волна запаха виски. Дин оглядывается, но вокруг — лишь влажная ночь и стрекот неуемных кузнечиков. И что за чёрт?
Кастиэль икает и чуть накреняется.
— Твою мать, Кас! — Дин просто не верит своим глазам. — Я тут душу ровной стопкой выкладываю, а ты наливаешься у меня прямо под носом.
— Я не ведал, не верил, но мой друг и соратник оказался торговцем душами, — пьяно отзывается ангел, видно, всё ещё продолжая телекинезом опорожнять недельный запас алкоголя близлежащих баров. — Мои братья возводят хулу своими деяниями против дела нашего Отца. Я разочарован в своей родне.
— Добро пожаловать в мой мир, — усмехаясь, Дин разводит руками, а потом отпивает из горла. — Клубная форма на заднем сидении.
Кастиэль поворачивается к нему всем корпусом и вдруг — а это действительно очень вдруг! — начинает улыбаться.
— О, — говорит он, непривычно растягивая губы в улыбке, и у Дина брови ползут на лоб, — ты пошутил, Дин Винчестер. Я, наконец, понял — смешно.
Улыбка также легко, как и появляется, сходит с его лица, и Кастиэль снова печально смотрит на дорогу.
Дин тихо смеется и полушутя заказывает себе чего-нибудь крепкого. Правда, он не имеет в виду доставку разом целой кварты виски прямиком в желудок, но чего ещё следует ожидать от налакавшегося Кастиэля?
В штаб-квартиру Дин возвращается через три дня. Сэм смотрит на его лицо и понимает, что это был запой.
— Отлично, — говорит Сэм. — Просто как всегда, Дин — пять баллов.
Дин показывает ему согнутую в локте руку со сжатым кулаком и в сгиб размашисто вкладывает другую ладонь.
Спустя ещё двое суток Дин стоит напротив Рафаила и говорит — выплевывает — ему в лицо:
— Да пошел ты, приятель. Нет, я, конечно, быстро догнал, что помимо всего прочего ты хотел заполучить благодать, но — увы. Бальтазар предпочел умереть, но не поделиться. Хотя, думаю, он это неспроста. Дар Господень, всё такое.
— Умереть? — вкрадчиво спрашивает Рафаил.
— Вы же обычно чувствуете, когда по вашим лупят мухобойкой, — Дин говорит противоестественно ровно, словно умеет в три движения убивать ангелов. Сэм не знает, насколько это далеко от правды, потому что за неделю плотной пыточной работы с Бальтазаром Дин мог научиться многому.
— Да, я слышал, что ночью этой с братом моим случилась великая беда, — произносит Рафаил, и Дин усмехается, едва заметно качая головой. — Но для ангела равноценна утеря жизни и благодати. Так говоришь ли ты истину, вессель?
— У вас есть души, которые он собирал, — отрезает Дин. — И никакой благодати.
По голосу Рафаила вязко течет ярость:
— Может, ты обезумел, Дин Винчестер? Или забылся? Что приключилось с твоим разумом, что ты смеешь мне указывать и перечить?
Не то чтобы Сэму действительно хочется влезать, но ситуация и вправду выходит из-под контроля.
— Дин, — напряженно зовет он брата, — Дин, что там Бальтазар тебе наплёл?
И когда он слышит в скупых и едких выражениях про вызволение обоих ангельских пленников, про второй раунд Апокалипсиса, ну, и классика, про то, какие все нимбоносцы — моральные уроды, когда Сэм это слышит…
— Чёрт возьми, старик, — раздраженно говорит Сэм. — Если мы собираемся открыть Клетку и вытащить обоих, то на кой хрен нам могут понадобиться души? Чтобы запечатать пустую Клетку? Души нужны, чтобы закрыть навсегда пленника. И пленников там всего трое.
«Или всё ещё четверо», — читается в недоверчивых глазах Дина.
— И запирать там кого бы то ни было, кроме Люцифера, не имеет никакого смысла, — продолжает растолковывать Сэм. — И, знаешь, Дин, мне кажется, что у вас с Бальтазаром была какая-то сделка.
— Он отпустил Лизу и Бена, — тихо, но твердо отвечает Дин. — Выпустил из своего запасника, а потом отдал его мне.
— За это ты дал ему слинять? — почти утверждает Сэм. — Он отломил свою благодать, чтобы все ангелы в округе словили сигнал смерти и решили, что он умер. И ты дал ему сбежать. Что ж, Бальтазар виртуозно отыграл на твоей паранойе. Прямо-таки не хуже, чем Брайан Мэй.
— Глупец, — холодно заявляет Дину Рафаил. — Душ в этой побрякушке, оставленной Бальтазаром, не хватит, чтобы запечатать Клетку. Нужны ещё миллионы.
— И что теперь? — подает голос Сэмюэль, почуяв, что безвекторная сокрушающая опасность миновала. — Бальтазара нет. Чем мы будем запечатывать? Честным словом? Насколько нам известно, больше ни у кого из ангелов нет такого запаса душ.
И это звучит достаточно веско, чтобы повисла звенящая тишина. Сэм переводит взгляд с хмурого Дина на невозмутимого Рафаила, и его колотит от предвкушения — потому что он додумался до выхода: изящного и идеально сопрягаемого.
— Вообще-то, есть такой ангел, — Сэм едва сдерживает улыбку ликования. — Я имею в виду Люцифера.
— Вся эта затея — самоубийственное, шизофреническое дерьмо.
Дин психует и пытается успокоиться за профилактикой Импалы. Помогает не очень.
Сэм подает ему ключ на десять.
— Дин, но ведь всё идеально!
— Сэм, купи словарь, потому что в первом классе тебя научили неправильному значению слова «идеально», — раздраженно говорит Дин, выворачивая полимерные болты.
— У нас есть ангелы, которые сдержат Люцифера. У нас собрана толпа спецов по вытягиванию душ. Мы забираем Михаила и запечатываем Люцифера его же душами. — У Сэма горят глаза и азартно звенит голос. — Вот это называется «идеально».
Дин выпрямляется и, чуть вскинув голову, внимательно смотрит на брата.
— Нет, Сэм. Это называется идеально шизофреническое дерьмо. — Он склоняется обратно, и голос звучит немного глухо: — А Чак что видел по этому поводу?
— Эмм... — мнется Сэм. — Рафаил глянул в какие-то мегакрутые списки и сказал, что Чак не пророк. По-моему, для Рафаила это тоже был сюрприз. Как думаешь, Чак был Господом?
Дин срывает резьбу. Он ошеломленно пялится на гаечный ключ, поворачивается к Сэму и нервно усмехается:
— Блин, ты хоть думай, какие вещи говоришь мне под руку. Хотя, если этот невротический лемур-ипохондрик и впрямь Бог, то тогда это всё объясняет, конечно.
— Ты о чём? — удивляется Сэм.
— Обо всём. Сразу становится ясно, почему этот мир такой двинутый.
Сэм вдыхает, чтобы высказать свои соображения, но Дин категорически отмахивается и сосредотачивается на поисках содранной головки болта.
Это происходит в том доме, где Сэм дал согласие дьяволу.
Рафаил распотрошил склад ангельских артефактов, и теперь на стене, бывшей — когда-то бесконечно давно — входом в Клетку, висит огромное темное зеркало в массивной раме из темного дерева. Вдоль стен стоят мрачные жнецы, закованные енохианской вязью. Дин щелкает зажигалкой, высекая и гася высокий язычок пламени. Ангелы, не прикасаясь, оттесняют Сэма прочь от зеркала, но он говорит:
— Эй, чтобы мы забрали души у Люцифера, я должен его позвать.
— Сначала Михаил, — отрезает Рафаил и властным движением тушит зажигалку в руках напряженного и подавленного Дина.
Тот бросает недовольный взгляд на архангела, хмыкает и кивает на жнецов и ангелов:
— Чувствую себя, как в холле бесплатной клиники. Такое же уединение и чувство любви к ближним.
Сэм закатывает глаза, коротко вздыхая. У него в груди — сжатая пружина и дребезжание от лихой уверенности в себе.
— А ты смущаешься? — спрашивает он, ну, может, с малой долей издёвки, но с лица Дина сползают какие бы то ни были эмоции, и теперь Дин такой же пустой, обманчиво-предсказуемый, как и зеркало на стене.
Кольца Всадников открывают дорогу только в одном направлении, но зеркала — зеркала это всегда магия, ещё со времен Кровавой Мэри Сэм это уяснил, а потом закрепил, будучи пленником в собственном теле, когда Люцифер принял его вессельство. Но сейчас это не магия.
Сэм откидывает волосы со лба, а его отражение — нет.
И всё катится кувырком.
— Да, — зазеркальный Сэм улыбается, и все в комнате застывают. — Этого стоило ожидать.
— Люцифер, — сдержанно произносит Сэм. Он чувствует, как чужеродные мерзлые нити в груди свивают клубки, и он знает, что это — пальцы дьявола, который пытается забрать контроль над телом. Но Сэм готов: нити вьются под ребрами и — разбиваются. — Не в этот раз.
Отражение вскидывает брови:
— О, штудировал Соломона? И всё же твоя воля сломлена искушением, а душа — запятнана грехом.
— Я сдержал тебя однажды. Сдержу и сейчас.
— Сэм-Сэм-Сэм, — причитает Люцифер.
Дин вполголоса пререкается с Рафаилом, но Сэм сосредоточен на разрушении ледяных нитей и не прислушивается. У него до бледности замерзли нос и губы.
— Силой чего, скажи на милость? — в отражении, задумчиво потирая подбородок, спрашивает Люцифер. — Гордыни, которая толкнула тебя открыть мою тюрьму? Гнева, который ты обрушил на мир, оклеймивший тебя изгоем и уродом? Похоти, печать которой сейчас на тебе и твоём брате?
— Ответь же мне, праведник, — склонив голову, Сэм поворачивается к отшатнувшемуся Дину; губы Сэма обретают цвет, и отражение неверяще глядит на ухмыляющийся оригинал, — чем твой брат думал одолеть меня?
За их спинами замертво падают жнецы.
Дин не верит, у него круглые доверчивые глаза и настежь открытое лицо. Он безотчетно, на уровне рефлексов шепчет: «Кристо».
— Знаешь, почему ты должен был звать моего брата? — спрашивает дьявол устами Сэма. — Потому что, пока ты не связан согласием с Михаилом, он не может войти в твоё тело по своему желанию.
Ангелы вспыхивают, как опаленные светлячки.
— А вот Сэм... — Люцифер бросает безразличный взгляд на шумно упавший сосуд сбежавшего Рафаила. — А вот у Сэма тщеславие бьет через край.
Сэм, очутившийся в Клетке, — так просто, словно монетка в воздухе обернулась, — и запоздало понимающий, что легкость, с которой он рвал нити дьявола, была лишь наживкой — соблазном, — видит, что Дин остался с Люцифером один на один.
— Я, честно говоря, под впечатлением от вашего крестового похода, — говорит тот, оглядываясь. — Как Рафаил собирался вытаскивать Михаила, если ты даже не в курсе, что для этого необходимо сказать «да»? То самое большое «Да». Или вот Сэмова затея с благодатью, — Люцифер разводит руками. — Задумайся над самим словом. Благость данная. То, что Отец наш дарует своим истинным детям — ангелам. Дин — и Сэм, раз уж ты тоже здесь — поймите, благодать — это доверие Отца, бескорыстное, безвозмездное. Хотите сказать, что грешники, которыми кишит ад, могут потягаться за это звание? Каким образом, скажи мне, Сэм, моральные выродки без совести и раскаяния могут встать в один ряд с Даром Господним?
Дин сглатывает и криво усмехается:
— Что ж. Мы слегка промахнулись.
Люцифер смотрит на него скептическим сэмовым взглядом и от этого пробирает дрожь.
— «Мы»? — полувопросительно кивает дьявол и сочувствующе улыбается: — Прости, Дин. Но у тебя и Сэма никакого «мы» нет.
Дин знает, чувствует, что сатана говорит правду.
— Блядь, — шепчет Дин. — Какого хрена ты с ним сделал? — он шумно вдыхает сквозь зубы; заставляет себя дышать.
Люцифер качает головой и оглашает приговор:
— Это с ним сделал не я — с ним это сделали Охота и Джон. Ты и твое тотальное, слепое подражание отцу. Сэм хотел переиграть всех: старшего брата, ангелов и, ну, дьявола. Он всего лишь хотел доказать, что не заслуживает того, чтобы его недооценивали. И — коли такой размах — мимоходом, играючи, получил то, что давно хотел от неприступного старшего брата. В его деяниях не было любви, но ведь он и не говорил, что любит, не так ли?
У Дина совершенно потерянное лицо. Он смотрит в зеркало — на настоящего Сэма, и его черты ожесточаются.
— Умник, значит, — говорит Дин и достает зажигалку. — Катись-ка ты ко всем чертям, остряк.
Весь фокус в том, что Люцифер не ожидает, что одежда Сэма будет пропитана святым маслом.
Под спиной — осколки. Терпимо.
При движении болью отзывается всё тело. Не впервой.
Сэм шипит, когда переворачивается набок, и чувствует каждый долбаный квадратный дюйм пола. Осколки, да. Кто же знал, что бетон и деревянные перекрытия взрываются так феерично. Зеркало — матовое, словно заиндевевшее — висит на прежнем месте нетронутое, в отличие от развороченной стены вокруг.
Тела жнецов и ангелов засыпаны бетонной крошкой и щепками. В метре от Сэма лежит без сознания Дин.
Горло раздирает кашлем.
Сэм сплевывает пыль.
— Дин, — хрипло зовёт Сэм.
Сэм не знает, остаются ли ожоги после пламени священного масла — как ни крути это всё-таки огонь. Всё болит так, что хрен разберешь — от чего.
Сэм пытается вспомнить, что было дальше, но то, что всплывает, — какой-то бред. В один момент Сэм и Люцифер оказываются в Клетке вместе, затем Сэма выдёргивает оттуда. А потом...
Со стороны Дина доносится приглушенный стон и кашель.
Дин медленно переворачивается и так же медленно скатывает тело, чтобы сесть. На его лице, сером от пыли, зеленые глаза кажутся влагой и светом. На его лице — ни единой царапины.
— Дин? — хрипло спрашивает Сэм.
Тот не отвечает, сидя перед зеркалом и напряженно вглядываясь в него.
Сэм, честно, немного паникует.
— Глупец, — произносит Дин ровным, бесстрастным голосом. — Гордыня едва не свергла тебя в ад. Твои благие намерения играют с тобой, заманивая к краю пропасти. И ты позволяешь.
У него по-ангельски прямой нечитаемый взгляд. На сердце у Сэма холодеет.
А потом Дин фыркает, заваливается на пол и хохочет во всю диафрагму.
— Блин, чувак, ты бы видел своё лицо! — стонет он.
Сэм не верит. Просто не верит. Его брату, блядь, пять лет, и он тупой придурок!
Автор: feel_right
Бета: Addie Dee
Арт: Addie Dee
Пейринг: винцест
Рейтинг: NC-17
Жанр: АУ, триллер
Размер: ~15,8 тыс. слов
Таймлайн: пост 6.03
Предупреждения: АУ (душа Сэма не оставалась в Клетке), спойлеры до 6.03, жестокость, грубая лексика, смерть второстепенных персонажей.
Примечание: все совпадения с каноном после 6.03 — случайны, хотя это не имеет никакого значения.
Спасибо за каждый раз, когда читала и говорила, за зеленый цвет и огромные доки, за нечеловеческое упорство, за потрясающе быструю работу над текстом, за кучу классных фраз, которые твои и которыми говорят персонажи. За каждый день. Тебя проперло так же, как и меня — по той же фазе, и это — . Как эскимо в вертолете, и кино на голубых лопастях. А ты — тот самый чувак, который прилетел. Эд, спасибо.
Саммари: И последнему из убитых им — Дин сказал: We are mad, mad dogs.
читать дальше
Дин каждый вечер звонит Лизе. Она говорит, а Дин улыбается. Сэм делает вид, что ему интересно, не взлетел ли дом Брейденов на воздух, раскидав кухонную утварь и клочья двух трупов по всей авеню. Или где они там теперь живут? — Сэм не знает.
Дин звонит Лизе каждый вечер вот уже месяц.
Они едут в Канзас. Сэм за рулём, потому что Дин мертвецки пьян. Единственное, что он сказал перед тем, как влить в себя интоксикационную дозу виски, было:
— Валяй, Сэм. Что бы там ни было — валяй.
Дин видел Лизу и Бена месяц назад. Вчера в их телах были лишь демоны.
Стоило ожидать, что с болью Дин будет справляться, как отец.
Сидение водителя в Импале отрегулировано под Сэма и его длинные ноги. В автосервисе наконец что-то сделали с извечным скрипом дверей. И — да, Импала была в автосервисе при живом Дине. Звучит не менее жутко, чем: «Одержимые Лиза и Бен почти разодрали глотки Винчестерам». Сэм ставит себе условие: если Дин в своей машине стерпит даже iPod и попсу, то Сэм наплюёт на Рафаила и сдаст брата в ближайший штаб Армии Спасения.
Им ничего не нужно покупать, но Сэм останавливается на бензоколонке, потому что иначе он выкинет Дина посреди дороги.
Дин лежит на заднем сидении, скрывшись в контрастной темноте салона — наружу из тени торчат разведенные колени, обтянутые выгоревшей джинсой. Они лениво покачиваются из стороны в сторону, и Сэм через пыльную витрину видит, как неловко поджимаются грязные грубые ступни брата. Последние два часа Дин, пьяный в дымину, подпевал певичке кантри из радио. У него тихая теплая хрипотца в голосе, от которой раньше Сэма пробирало так, что волосы на руках вставали дыбом и в животе сладко скручивало возбуждением.
Сэм толкает застекленную дверь магазина, когда Дин вылезает из салона, распевая на всю заправку «Vietnam Blues» — сбившись на несколько секунд, пока потягивается: заводит руки за спину, и все мышцы на его плечах хищно вскипают, перекатываются. Склонившись, он скользяще-распирающим движением втискивается в опущенное окно с водительской стороны, до Сэма доносится его: «Как вы можете говорить, как миру жить, — ведь вы всё ещё приказываете нам умирать».
Дин горланит «Вьетнам, Вьетнам», строго попадая в такт и ноты, когда с размаху разбивает магнитолу о раскаленный асфальт. Он пьян, он всё ещё пьян, но — трезв. Он трёт плотно заросший щетиной подбородок и спрашивает Сэма, купил ли тот бритву.
Сэм возвращается в магазин, берет пачку одноразовых станков, пену и кварту виски. У Дина жутко пыльные ступни, между пальцев торчит осколок пластмассы, а вокруг плывет и вскармливает инфекцию жара, которая может стоять только над землей.
— Нет, Сэм, так не пойдёт, — говорит Дин, хватаясь за дуло обреза и резко опуская его вниз.
— Пойдёт, старик, — кивает Сэм, подняв бровь, — иначе и не ходит.
Конечно, Дин делает по-своему, по-старому. И ошибается.
— Не ищи того, кого нет, Дин Винчестер, — усмехается ему в лицо пятнадцатилетняя девчонка. Её улыбка напрочь кривая, словно демон внутри не помнит, как пользоваться человеческими мышцами. Перекочевавший в ее руки обрез настолько плотно упирается между челюстной костью и тихо хрустнувшей трахеей, что кажется, будто это не у Дина бьется артерия, а у металла.
— Ну, знаешь, бесхозное живое тело на дороге не валяется, дорогуша, — говорит Дин, прикрывая глаза, чтобы в них не отразилось, как за плечом девчонки бесшумно поднимается помятый и бесстрастный Сэм. — Куда ты дела владельца?
И перед тем, как Сэм протыкает ей глотку и её глаза округляются, а во рту озаряет всполохами — перед всем этим, демоница вдавливает обрез в беззащитное горло Дина и шепчет ему в губы всего два слова:
— Сборщик податей.
Следующего демона в бездушном теле для них находит Сэмюэль.
— Слыхал о твоей семейке, — говорит демон. Он старый и толстый, от него пахнет мочой и дерьмом. Его вскрытые до сухожилий и костей запястья прикручены серебряной проволокой к Соломоновой звезде — кровь до сих пор капает на пол мерно и липко. Сэма в комнате нет.
Дин кивает:
— Да, я тоже.
Демон причмокивает разбитыми губами, улыбается, словно жует:
— Не поздновато ли играть в праведника, Дин-руки-ножницы? После ада-то? Шкура отца семейства в плечах не жмет после того, как из-за тебя семья погибла? Не твоя даже, а погибла.
Демонический нож Дин откладывает в сторону, сегодня он не понадобится.
— У меня для тебя две новости, — говорит Дин, — хорошая и очень хорошая. Хорошая: сегодня ты будешь жить. Очень хорошая: когда ты умрешь, ты будешь безмерно этому рад.
Дин щурится. У него это в невыбиваемых навыках — управляться с человеческими мышцами: контролировать ли свои или выкручивать чужие.
К рассвету от криков и проклятий в адрес Дина демон срывает глотку, и всё, на что его хватает — тонкий скулёж. Всю ночь к ним никто не совался, лишь под утро входит Сэмюэль и — встретившись глазами с Дином — чуть сутулится, будто его тело безотчетно готовится к схватке с тварью. Демон, завидев Сэмюэля, рваными связками клянчит смерть, и его голос сам по себе — словно наизнанку вывернутые жилы.
Сэмюэль, если и растерян, то не успевает скрыть этого всего на долю секунды, или Дину вовсе привиделось.
— Он не подает милостыню демонам, — вместо Кэмпбелла отзывается Дин. В его голосе лед и улыбка. — Но, может, мне его попросить? Что скажешь?
Демон хнычет, и Дин впервые за всё время спрашивает его о сборщике податей.
Дин уходит из подвала, оставив Сэмюэля разбираться с демоном. Наверху его встречает деловая тишина.
У Гвен Кэмпбелл пусто блестят глаза, она усмехается:
— Да ты опасная детка, Дороти, — и Дин слышит: «Дороти, сколько в тебе от демона?»
На дне её зрачков — охотничьи прицелы, и Дин знает, что Гвен знает: если такой вопрос вообще возник, значит, ответ на него один. Дороти уже в глубокой жопе, и демон в ней — достаточно демон.
— Ну, я тот ещё горячий парень. Повезло, что тебе не придётся знакомиться с моим стволом, да? — ровно произносит Дин, вытирая руки войлочной тряпкой, вымоченной в керосине. Ему всё равно мерещится запах экскрементов.
— М-м, — азартно хмыкает Гвен, эмоционально выглаженная так, что не зацепиться. — Шутки на грани фола? Или, быть может, ты всерьез?
Сэм коротко хохочет, не отрывая взгляда от потрепанной книги с латынью. Через секунду слышится предсмертный крик демона. Он полон облегчения.
Когда появляется Сэмюэль, Сэм спрашивает у него — у Сэмюэля:
— Где его найти?
Он не спрашивает у Дина. Не спрашивает, кто это — сборщик податей. Он не спрашивает: «Ты в порядке, Дин?»
На самом деле, Сэм просто забыл.
— На небесах, — говорит Дин. — Нам нужно дело.
Через три дня они цепляют дело: в графстве Балтимор обнаружены два человека с прошибленными насквозь черепами.
Сэм смотрит на брата, который недоверчиво улыбается, читая заметку о библейском оружии. Даже сейчас, наедине с Сэмом, Дин продолжает неосознанно флиртовать: облизывает губы, хитро прищуривается, смотрит своими невыносимыми глазами... Хотя, хмыкает Сэм, глаза — это он вряд ли специально. Раньше, когда Сэм был подростком — такое ведь было? — вот эти самые ужимки Дина сводили его с ума, но сейчас — сейчас самое время придумать способ воплотить те желания, которые тогда Сэм без жалости и ропота забивал и душил, в конце концов одержав горькую победу.
— И какая же у нас окончательная версия? — Дин вскидывает брови. У него на лице написано: «Давай, скажи это вслух», — а во взгляде пляшет издёвка. Сэм нетерпеливо закатывает глаза и ровным голосом озвучивает:
— В графстве Балтимор объявилась ослиная челюсть Самсона.
— Нет, — говорит Кастиэль прямо у Дина над ухом.
— Твою мать! — орёт тот. — Слышь ты, пугалка с крыльями, сходи на чердак и проверь ещё раз! Потому что у нас тут точно объявился труменский дохлый зоопарк.
Кастиэль молчит, глядя на Дина удивленно, словно его только что принес аист с небесной летучки, где подчистую развенчали факт, будто ангелы существуют.
— А, точно, — вздыхает Дин, — где ты и где юмор. Что это я?
— Из артефактов, связанных с Самсоном, существует лишь волос, — произносит Кастиэль. — Но он бесполезен без самого Самсона.
Невозмутимость, с которой Сэм зовёт ангела к газетным заметкам, заслуживает оваций, но Дин чувствует привычную ноющую боль в груди. Потому что он зол, и его пугает собственный брат, шлифованный, как мерзлая Гвен с рыбьими глазами.
Кастиэль в два движения раскатывает газеты по кровати перед собой.
— Это не... — говорит он, и Дин поджигает масло. Глядя на огонь, Кастиэль хмурится, в нём проскальзывает забытое, родное, человеческое. И когда он смотрит на Дина, и только на Дина, словно он и не сомневается, чья это идея, в его глазах — усталость.
— Что ты хочешь выторговать? — спрашивает Кастиэль. — Снова.
Война — это адские гонки по сотому кругу, и ты готов пытать союзников и восславлять врагов.
— Для чего Бальтазару становиться сборщиком податей? — спрашивает Дин, но его перебивает Сэм:
— Как он хранит души?
— Слушай, у меня сейчас от твоей рожи еда скиснет.
Иногда Дину стоит больших усилий помнить, что это говорит его брат, которому Дин и весь этот долбаный мир обязаны жизнью.
— Старик, соберись.
Дин разжимает пальцы, гамбургер шлёпается в бумажную тарелку. Колечко лука летит в Сэма и попадает на рукав. На самом деле, аппетита нет с самого Аннаполиса.
— Во всех телах без душ, которые оставил за собой Бальтазар, были гастролеры из ада. Так с чего ты решил, что в телах Брейденов они же сами и были демонами? Ты как всегда лажаешь с комплиментами женщинам.
— О, заткнись. Просто это… подозрительно, Сэм. — Дин ковыряет пластиковой палочкой кофе, тыкает ею в дно чашки, похрустывая нерастворившимся сахаром. — Весь чертов месяц меня даже близко к Иллинойсу не было, и притом мы понятия не имеем, что Бальтазар делает с душами.
— Ну уж вряд ли отправляет их в ад. С чего ему разбазаривать ценные вложения? Или ты думаешь, Лизе и Бену он выправил туда билеты персонально?
— Я не знаю, Сэм!
Вид у Дина затраханный, и Сэму хочется сказать что-нибудь едкое, чтобы тот прекратил строить из себя капитана крейсера «Вселенская Скорбь».
— Просто я не могу поручиться, что хоть раз за этот месяц поговорил с настоящей Лизой. Ты и сам знаешь: можно навести морок, или кто-то мог говорить её голосом. И на самом деле я понятия не имею, что происходило с Лизой и Беном всё это время, пока я играл в Крокодила Данди, — Дин трет лицо, словно не может проснуться. — Тридцать дней здесь — это десять лет в аду. А за десять лет можно из кого угодно сделать демона.
Сэм рвано выдыхает, словно ему не хватает терпения, — на самом деле он плохо помнит, как это делается, — и говорит, да, может, чуть громче, чем обычно:
— Старик! Хватит изобретать всякое адское дерьмо! У нас и так дел — по колено.
— Уж по части влипания во всякое дерьмо у нас с тобой — черный пояс и высший дан. Но и по части ада я определенно знаком с матчастью.
— А, ну да, давно избитая тема. Дин был в аду.
— Я был адом, Сэмми. Я знаю, что за десять лет можно сделать с человеком.
— Да брось, боже, Дин. Хочешь сказать, ты бы позволил мне убить Брейденов? Настоящих Брейденов? Даже если бы они были демонами?
Дин отвечает за секунду до того, как можно было бы решить, что его ответ — утвердительный.
— Нет, Сэмми, — кидает он, беспечно и бодро, хотя не выпил ни глотка чёртового кофе.
У Сэма дергается щека — раз, два — но он берет себя в руки и давит неизъяснимое желание сделать Дину больно. Например, сказать, что слышал, как демон в теле Бена яростно шептал Дину в лицо, что они с Лизой — настоящие.
— Нам нужна передышка, — говорит Сэм, запихивая в карман отводящий ангелов мешочек: рун на его костях больше нет.
На самом деле им нужна штрига. А ещё лучше штрига, Бальтазар, и чтобы этот долбаный мешочек не выпал в самый неподходящий момент, потому что тогда Рафаил заявится быстрее, чем Сэм скажет: «Пиздец».
В Гринвилле дети засыпают словно мертвые, и слово «карантин» будет холодить сердца родителей ещё несколько лет.
Мисс Ювента — единственное связующее звено, нянечка всех детей — огненноволосая, крайне улыбчивая бойкая дамочка, которая не дергается, когда Дин пожимает её сухую крепкую ладонь. Он тут же снимает освященное стальное кольцо, непривычно мешающееся на большом пальце, а спустя сутки в палатах детей они находят ведьмовские мешочки, в которых помимо кошачьих костей, трав и обрезков детских ногтей — пряди рыжих волос.
— Чёрт! — злится Дин, сжигая все двенадцать мешочков. — Долбаная сука!
Однако дети не просыпаются.
По наводке Бобби они ищут прядки волос, принадлежащие жертвам, или что-нибудь в этом роде, в подвале всеобщей любимицы и анонимной ведьмы Сары Ювенты. Пока Дин роется на полках со склянками, Сэм пролистывает книги и — не верит своей удаче. В этот момент их и застает ведьма.
Всё укладывается в две секунды. Ювента окидывает обоих взглядом — Дин выхватывает обрез — Сэм захлопывает книгу, мельком косится на Дина и мгновенно кривится, будто откусил тухлятины, — напоказ — для неё, для ведьмы. И Ювента глотает наживку. Сэм ловит её хищный оскал, ведет, просчитывая, чтобы не сорвалось, — ведьма знает — должна знать! — от какого проклятия из этого фолианта его так перекосило.
— Без глупостей, сука, — пусто и страшно произносит Дин, направив на неё обрез. — Где ты их прячешь?
Ювента громко, густо смеется и сбито шипит два слова на латыни.
Есть!
Сэм знает, что значат эти слова, потому что только что видел их на посеревшей странице. Когда через мгновение дробь Дина выбивает ведьме кровь, хрящи и кости из горла, Сэм ловит её напуганный, злой взгляд и не сдерживает торжествующую улыбку.
От боли в спине начинает перехватывать дыхание, когда они вскрывают плинтус на втором этаже. Сэм сдавленно шепчет: «Дин», — и просто не может больше пошевелиться.
Уже в мотеле у Сэма жутко течет из глаз, и Дин с усмешкой его дразнит:
— Что, пора прикупить дополнительные кальсоны, Хэллбой? Воздух Южной Каролины недостаточно горяч для тебя?
— К твоему сведению, в Клетке был пиздоебический холод, — скрипит сквозь зубы Сэм. — Так что в Южной Каролине жарко как никогда.
Через полчаса Дин возвращается с тем самым фолиантом, и на лице у него — страх.
— Сэм, — говорит он. — Сэмми.
«А ведь он может отказаться», — запоздало думает Сэм, потому что даже у Дина есть границы, которые он не нарушает. Например, не целует остервенелого от желания четырнадцатилетнего брата.
Дин, брезгливо морщась, бросает книгу на стол.
— Пиздец, — говорит он. — Чувак, эта сука — двинутая извращенка.
«Он не помнит», — доходит до Сэма. Дин не помнит, как оттолкнул брата, сорвавшегося один-единственный раз, льнущего и сгорающего со стыда. Не помнит, как неделю игнорировал, молча отводя взгляд, словно Сэм — пустое место.
— Ладно, — Дин трет переносицу, — ты перетерпишь немного? Я просто... Я просто закончу там с детьми, окей? И вернусь. И мы разберемся. Хорошо, Сэмми?
— А в чём?.. — начинает Сэм и его выгибает от боли, вздернувшейся раскаленным хлыстом вдоль позвоночника.
— В чём дело? — одними губами тихо спрашивает он.
Дин закусывает губу, кидает обеспокоенный взгляд на Сэма и говорит:
— Я мигом, старик.
И сбегает.
Зато, когда он возвращается, Сэм точно может сказать, что Дин вспомнил, и — неясно как — понял. Всё понял.
— Я... — Сэм зажмуривается, задыхаясь от боли.
— Сэм, ну что за хуйня? — устало злится Дин, небрежно плюхаясь на кровать брата, и того снова скручивает. — Ты хоть противоядие смотрел? Вижу, что не нашел, но хотя бы искал? Или, думал, я по первому свисту прыгну к тебе в койку?
— Не успел, — голос шелестит, громче нельзя, и это так нелепо, что даже Дин усмехается. — Как-то не до того было… Чёрт, Дин. Нужен всего один сеанс ритуала. Может, переливание крови? Как думаешь, шлюха на такое пойдет?
Дин с офигевшим видом вскидывает брови.
— Я думал такие, как ты, называют подобных цыпочек женщинами легкого поведения.
— Чувак! — раздраженно шипит Сэм. — Уверен, быть родственниками для ритуала — необязательно. Принцип снятия проклятия наверняка работает на родственной крови.
— Ага, — кивает Дин. — И сексе. Ну и на кой ляд тебе это понадобилось? Это ж было столько лет назад.
— Что могу сказать? Сам от себя не ожидал, — выдыхает Сэм, прикрывая глаза, благо для этого не надо перемещать какие-либо кости.
— Ну да.
— Старик, поверь, я себя уже и без того достаточно ненавижу.
Дин пару секунд задумчиво смотрит на него, но почему-то в его глазах нет того давнего испуга — как же он тогда не допетрил, что это был всего лишь испуг? — который вспыхнул, когда Сэм крепко вцепился ему в плечо и, подтянувшись к губам ещё высоченного брата, поцеловал его под автоматные хлопки второго Терминатора.
Сейчас у Дина крайне растерянный растрепанный вид, он наклоняется к самому лицу Сэма, замирает в дюйме и беззвучно смеется, а потом целует.
И это нечеловечески — будь ты трижды проклята, старая карга! — невыносимо больно: внутри каждой кости, вокруг каждого позвонка — огненными взрывами прямиком в мозг, Сэм заорал бы, но он просто задыхается. И затем — о, боже — затем накатывает волна ничего, и Сэм стонет от облегчения: ему не больно, и — он теперь точно знает — это повод для счастья.
Дин начинает отстраняться, но Сэм перехватывает его за шею, другой рукой широким обхватом стискивает поперек спины и прижимает к себе, жестко целуя. Дин мычит, но его звуки переходят в рычание, и Сэм перекатывает их обоих, подминая под себя брата.
— Хей-ей, полегче, приятель, — рвано выдыхает тот. — Ещё немного, и я подумаю, что ты симулировал.
— Был бы счастлив, — усмехается Сэм, и эта пауза опасно отзывается ноющей болью между лопаток.
У Дина такие глаза, будто ему десять, а Сэм полез на самую высокую горку в районе. Он неловко моргает, когда Сэм накрывает пол его лица ладонью: большим пальцем стереть складки между бровей. Дин обхватывает ладонь — крепко, словно Сэм вишню собрал в пригоршню, и по следам ягод, выпавших — не выпавших из горсти, ложатся пальцы Дина: один — между сэмовыми указательным и средним, в следующей впадинке — два, и мизинец подпирает костяшку большого пальца.
В принципе, Дин, как и полагается, мог бы дать ему сейчас по морде. Сэм притормаживает, пытаясь выявить признаки агрессии, но следующая волна боли выжигает все мысли. Лишь смутным образом потом вспоминается странное, беззащитное выражение, которое приобретает лицо Дина, когда Сэма скручивает.
И Дин больше не сомневается.
К Арканзасу, куда их направил Сэмюэль за охотником на жнецов, Дин перестает рефлексировать, а Сэм и не начинал, и каждый раз всё происходит, будто они рождены для этого, будто совпали паззлы, будто чтение мыслей существует.
Дин улыбается официантке, и Сэм усмехается, обнимая губами горлышко пивной бутылки. Дин поворачивается к нему с непередаваемо хитрым взглядом, прикусывает губу и откидывается на стуле, сильнее раздвинув ноги, — откровенно и бесстыдно, и уже достаточно, чтобы у Сэма встал.
В туалете Сэм вталкивает его в кабинку, просовывает кинжал в ручку, запирая хлипкую дверь на манер засова, и садится на корточки. Когда он деловито расстегивает ширинку и берет в рот наливающийся член, Дин запрокидывает голову, и его несвязные ругательства похожи на молитву.
В Хот-Спрингсе они встречаются с Кристофером Кэмпбеллом и медиумом Дереком, похожим на больного хиреющего Дракулу. Ловить похитителя смерти планируется на живца.
В семье Свенсонов, судя по больничным записям, скоро отойдет в мир иной бабушка. Сэм и Дин собираются раскидать запирающие душу мешочки в комнате старушки, чтобы, когда подойдет время, жнец пришел за ней туда, а не куда-нибудь в мужской стрип-бар в Вегасе.
Перед входом в дом, когда Дин жмет на звонок, Сэма накрывает. Он упирает ладонь в массивную входную дверь, наваливаясь на неё всем весом, и обхватывает брата за шею.
— Чувак? — Дин удивленно распахивает глаза, хотя, если честно, он успевает произнести только начало, и в образовавшуюся "у" Сэм его и целует.
Однако, слушая, как щелкает замок, отпираемый мистером Свенсоном, Сэм как-то не рассчитывает, что дверь открывается вовнутрь.
Дин выглядит идиотом, когда старушка, почти парализованная и уже слегка полоумная от анальгетиков, отпускает феерические шутки насчет его задницы. Вегас действительно был близок.
В коридоре, за закрытой дверью, Сэма слушает мистер Свенсон — с удивительным терпением по отношению к человеку, который едва не свалился ему на голову.
По ту сторону отправляются Кристофер и Сэм — и Дину от этого здорово не по себе. Когда Дерек их возвращает, Дин ожидающе разводит руки:
— Куда придет наш чувак, страждущий нести миру бессмертие?
— На Вуд-стрит, — потягиваясь, отвечает Кристофер. — Сегодня или завтра.
— И как он поймет, где жнец?
— Ну, он же не такой гений, как ты, — ухмыляется самодовольный придурок Кристофер. — Если это демон, то он знает, где искать. А если человек — мы оставили ему след.
— Купится? — неверяще спрашивает Дин. — Ты, гений, и вправду думаешь, что он купится и придет?
— Дин, — влезает Сэм, — в городе никто не умирает, жнецов больше нет. Ему не останется больше ничего, кроме как пойти по следу.
— Купится, — со смехом обещает Кристофер.
Кэмпбелл и доходяжный медиум сваливают к вечеру, а три дня засады не дают ничего. Дин проверяет пол ультрафиолетовой лампой, и там действительно есть звезда Давида — ловушка для жнецов, только жнеца — он теперь уверен — нет. Как нет и никакого охотника.
— Итак, Сэм, — говорит Дин, и у него очень злой голос. — Либо нас, как зеленых салаг, наебал некрофил — и это унизительно и всё такое. Либо конкретно меня наебали ты с Кэпмбеллами. Мы же единственные долбаные похитители жнецов в этом городе, да?
— Я не хотел тебе врать, Дин, — начинает Сэм, и тот в ярости сшибает хлипкую тумбу, на которой они разложили колдовские принадлежности — да так, что тумба долетает до стены и разбивается от удара.
Звезда замкнута в круг знаков, и ни один не известен Дину. На пыльном полу различим всполох черной сажи. Склад определенно удобнее, чем комната в суматошном доме Свенсонов. Если вы, например, решили наколдовать что-то со жнецом. Если вы, например, желаете обезвредить жнеца и сделать его пригодным к перевозке.
У Дина в голове смеется Кристофер: «Купится».
— А знаешь, что мне ещё интересно, Сэмми, — и с этого «Сэмми» капает ядом, — интересно вот что: Сэмюэль подкидывает нам работу с ремесленниками по душам. Джин, выпивающий душу. Альфа-шейпшифтер, влезающий в мозги и — что-то мне подсказывает — в душу. Штрига — ха, вот старик обломался, да? И теперь жнец. Молодцы, ребята, губа не дура.
— Я год с ним до этого работал, и мы занимались не только душеедами.
— Ну, я-то за этот год поручиться не могу, верно? — нехорошо щурится Дин.
— Верно, — кивает Сэм. — Просто, Дин, так надо. Я бы дал Сэмюэлю три дня, обычно в этот срок мы связывались. Если не выйдет на связь, надо будет с ним обстоятельно потолковать.
Дин смотрит на него, словно увидел глаза на усиках или что-то в этом роде.
— Сэм, ты что, серьезно? — со скептической усмешкой интересуется он. — Ты это сейчас на полном серьезе заговариваешь мне зубы?
— Нет, я не...
Дин успевает разбить ему скулу прежде, чем Сэм опрокидывает его и вжимает лицом в пол. И — неудобно, чёрте что, но иначе взбешенный Дин его прикончит — залезает ладонью Дину в штаны, обхватывает член. Сэм работает кистью изо всех сил, глотая кровь и усмехаясь победе: Дин рычит, прогибается и разводит ноги. Сэм ослабляет хватку, начиная тереться о его задницу, сквозь слои ткани чувствуя крепкие напряженные полукружья мышц, и тогда-то Дин подлавливает его, перехватывает и сам подминает.
— Это тебе не ебаный секс после ссоры, — хрипло шепчет он, кусая Сэма за губы и подбородок, дурея от вкуса крови. — Мы ещё не закончили.
Он усаживается Сэму на бедра, быстро расстегнув его ширинку, а потом — потом он облизывает ладонь и обхватывает их обоих. Дин двигает ладонью, двигается сам, и у Сэма в голове всё плывет от того, как Дин это делает, как порочно выглядит, и оттого, что у него на губах ярким пятном — сэмова кровь. Дина выносит первым, и Сэм сжимает его бедра, жадно глядя, как он кончает, будто нет никакой охоты, Апокалипсиса, цивилизации и тысяч лет человечества — будто Дин сделан из крови, силы и вот этой замершей позы абсолютного хищника.
Сэма подбрасывает, когда Дин, лениво собрав сперму, растирает её по его члену, спускаясь чуть ниже, обхватывая мошонку, и такими длинными, мокрыми, жесткими движениями он доводит Сэма до оргазма за минуту.
Дин, подперев рукой подбородок, с наигранным выражением крайнего охеревания молча наблюдает за разговором Сэма и старшего Кэмпбелла.
— Кастиэль сказал, что Бальтазара нам не найти, потому что тот держит при себе какой-то хитрый артефакт, вроде отводящего ведьмовского мешочка. Так что, думаю, придётся подключать Рафаила.
«А, ну да, Рафаил», — вскидывает брови Дин, не понимая ничего, кроме того, что они снова ввязались в фантасмагорическое дерьмо.
— Ясно, — кивает Сэмюэль. — Он сказал, как хранятся души?
Сэм поворачивается к Дину и выжидающе смотрит.
— Что? — отзывается тот.
— Может, снизойдешь до беседы, мистер любимчик ангела? — язвит Сэм.
— О, прости, кто же знал, что хилый Кас может забить трехочковый таким здоровым парнем, как ты? И что он теперь такой крутой, что и святой огонь ему не помеха для фокусов с телекинезом. Прости, он признавался мне в слишком интимных вещах, я смущаюсь произносить их вслух.
У Сэма лицо, которое невозможно принять иначе, нежели как факт: над сексуальной жизнью Дина — Дина и Сэма — нависла мрачная печать неизвестности.
— Может, это вам пришла пора говорить начистоту, а, Сэм? — едко усмехается Дин. — Или Сэмюэль?
— А ты готов слушать? — спокойно спрашивает Кэмпбелл.
— О, поверь, я сейчас прямо как Дамбо, — Дин изображает растопыренными ладонями гигантские уши. Он пересаживается с табурета на столешницу, широко расставив ноги, свесив между бедрами сцепленные в замок кисти. — Ну так — и?
Сэм кидает быстрый — предостерегающий — взгляд на Кэмпбелла, и это, чёрт побери, жутко бесит.
Сэмюэль вздыхает и говорит:
— Мы собираемся открыть Клетку и, вероятнее всего, призвать сатану.
«Да вы что, охуели?» — вертится на языке.
«Я так и знал», — хочет сказать Дин. А потом повторить: «Нет, вы вообще охуели?»
Обрез на столе, за спиной Дина, и эти двое безоружны, так что может выгореть...
— Дин, — говорит Сэм — или не-Сэм, — мы не дадим ему вырваться. Всё будет контролировать Рафаил и его крылатые сошки, и им нахрен не сдалось, чтобы Люцифер вылез из своей дыры.
— О, — выдавливает Дин. — А что им сдалось?
— Михаил, — отвечает Сэмюэль. — Рафаил собирается запечатать Клетку навечно, но для этого сначала нужно вытащить Михаила. Видишь ли, для ангелов Клетка — это не милый уютный домик в пяти минутах от Гонолулу. Чтобы хотя бы подобраться к входу Клетки с той стороны, нужно, чтобы пленника позвал вессель.
— Вот оно как, — моргает Дин. — О... О. Михаил. И идеально сопрягаемый вессель Михаила, то есть я, будет работать на ангельскую шарашку, если на меня, то есть весселя, слегка надавит хорошо пропеченный братец. Ну, допустим, вы, ребята, записались в бойскауты имени Крыла и Нимба. Каким образом Рафаил собирается приваривать адский люк и при этом держать Люцифера? Вы же не думаете, что Люцифер будет сидеть, как прилежный ангел, в дальнем углу? И, насколько я помню, из пернатых никто особо не рвался с ним встретиться, и что-то мне подсказывает, что дело не только в неукоснительном послушании Михаилу. В общем, я думаю, у Рафаила кишка тонка связываться с дьяволом.
Тут встревает Сэм, и у него деловой, очень спокойный тон:
— Да, мы тоже так думаем. Тем более, что под его эгидой соберется далеко не вся ангельская рать — Кастиэль замутил гражданскую войну, если помнишь. Поэтому мы с Сэмюэлем для страховки собираем… — он на мгновение поджимает губы, — экземпляры. Тех, кого мы заставим работать на нас, кто может ослабить дьявола совместно с ангелами.
— То есть жнец?..— хмурится Дин.
— Да, именно поэтому мы ловили всех этих... чудиков, в том числе и жнецов, — говорит Сэм, и Дин думает, что «жнецов» — это множественное число. И что Сэм — козел.
— Однако это не всё, — Сэм неторопливо меняет позу, вытягивая правую ногу и перенося вес на левую, чуть поправляя штанину, и это выглядит так непринужденно мужественно, так... так по-взрослому, что Дин сдавленно кашляет в кулак, лишь бы не заржать над рисующимся братом.
— У нас есть ещё одна проблема, — Сэм недовольно смотрит на Дина, точно зная, что скрывается за этим несуразным кряхтением. — Бальтазар. После той стычки, когда он раздавал всем страждущим обрезки посоха Моисея, мы с Сэмюэлем копнули чуть глубже. Дин, Бальтазар собирает души, выманивая их у людей. Мы думаем, что и Лиза с Беном — у него.
— Но... — у Дина растерянное лицо, он явно вспоминает, что нашептывал ему демон в теле Бена.
— Демоны лгут, Дин, — веско произносит Сэм. — Мы думаем, что Бальтазар копит души, чтобы синтезировать благодать.
— Благодать? — обалдело спрашивает Дин, хотя он не уверен, что слово «синтезировать» шокирует меньше.
— А Кас тебе не сказал? Благодать — это души людей. Очень много душ в ведении одного ангела.
— Кас сказал, это Дар Господень, или что-то в этом роде, — хмурится Дин. — Ну, он, как всегда, толкнул речь в стиле мастера Йоды: что-то про бескорыстное, безвозмездное и всеобъемлющее. И что никто из ангелов не отдаст свою благодать, потому что любая плата в сравнении с ней — лишь пыль и тлен. А, как известно, ни пыль, ни тлен и в подмётки не годятся Божьим презентам, — Дин пожимает плечами. — В любом случае, нужно вернуть Лизу и Бена, чтобы они не стали чьим-то обелиском небесной чести. Так, каков план?
— Мы поймаем Бальтазара, — отвечает Сэмюэль.
— И что? — усмехается Дин, хотя от мыслей о Брейденах из него вытряхивает даже намек на веселье. — Вежливо попросим его вернуть души?
Сэм молчит. Сэмюэль молчит. И тогда Дин понимает.
«На самом деле, вся эта затея с сексом — полная чушь, — остервенело думает Дин. — Грошовая. Сраная. Хуйня».
Не в первый раз у Дина трясутся руки — из-за страха перед грядущим.
Стыдно признавать, но и не в первый раз до крови искусаны губы — из-за отчаяния, что он бессилен что-либо изменить.
И далеко не в первый раз он оказывается один на один с ордой собственных демонов, воющих и рвущих его душу.
Просто почему-то каждый раз это так же больно, как впервые.
Бальтазара находят не Кэмпбеллы и не долбаный «крутой парень» Сэм. Бальтазара приводят ангелы Рафаила.
Дин рисует енохианский знак на картонке, потому что Бальтазар в огненном кругу, а Кэмпбеллы ещё не закончили чертить контрангельские руны по всему периметру штаба, так что появление Кастиэля — вопрос времени.
Надо отдать должное Бальтазару: он не треплет Дину нервы понапрасну, не ёрничает и не пытается вывести из себя.
Он говорит:
— Михаил? Знаешь, кто такой Михаил? Шаг влево, шаг вправо, и с небес придётся улепетывать, спрятав благодать в анальном отверстии, чтобы Пётр и Павел на таможне не конфисковали. Ну, про анальное отверстие я, конечно, загнул. Этим двоим анатомические нюансы безразличны — они ничем не гнушаются.
Он говорит:
— Я вытащил Сэма — целиком, со всеми прилагающимися. Ну, а для Люцифера проход нужен пошире, с его-то антуражем: крыльями, рогами, амбициями. Спроси у Сэма. Ему лучше знать.
И добавляет:
— По мне, так надо обоих напыщенных ублюдков там запечатать — и Михаила, и Люцифера. Но ты бы ведь и пальцем не пошевелил, если бы Сэм продолжал мерзнуть в Клетке, не так ли? И, к сожалению, свежевоскрешенного мною Сэма присвоил Рафаил, который решил, что Апокалипсису — фас. Так что жди гостей, когда Рафаил доберется до моих запасов душ.
Хмыкает, но как-то невесело:
— Только вессель может запечатать Клетку, и печатью послужит Божий Дар. Весь вопрос в том, кто останется внутри, а кто выйдет. Я сделал всё, чтобы активисты оставались взаперти. Рафаил же хочет затеять семейные разборки: с обоими братьями и барбекю на пол земного шарика.
Бальтазар не пытается вывести Дина из себя или поторговаться. Нет. Он обстоятельно и методично разносит мир Дина в клочья.
— Лиза и Бен Брейдены, — говорит Дин. — Зачем ты их взял?
— Мне нужны были гарантии, что Сэм не станет, ну, не знаю... — ангел неопределенно машет рукой. — Не станет, к примеру, нанимать бывшего адового палача, чтобы тот мною занялся. Я предположил, что Сэм не будет рисковать тем, что дорого для его брата. Но, как вижу, они и тебя взяли в оборот.
Дину не хочется думать, что это Сэм взял его в оборот.
— Бальтазар, — произносит Кастиэль, этот — мать его! — вездесущий чертик-из-коробочки.
— Да здесь что, проходной двор? — возмущается Дин и предупреждает: — Кас, не вынуждай меня. Думаю, твоему корешу будет очень нездорово.
— Я бы на твоём месте уносил ноги, Кастиэль, — тянет Бальтазар. — Ведь мы оба знаем, для чего на самом деле Рафаилу нужен неугодный ангел. Не облегчай ему задачу.
На лице Кастиэля тень загнанности и той самой непокорности, с которой он материл Бога. С шелестом появляются пять ангелов, прислужников Рафаила, и у Дина в голове бьется бальтазарово «на самом деле». Дин чует, что это пиздец, поэтому он со всей дури шлепает окровавленной ладонью по картонке. Единственный, кого не выкидывает в соседнее измерение, — Бальтазар, да и то потому, что его, видно, нехило приложило о святой огонь.
— Ах ты ж... — хрипит Бальтазар, и внутри у него, наверное, фарш и сироп.
— Дин? — обеспокоенно спрашивает ворвавшийся в комнату Сэм.
Дину хочется спросить: «Какого хрена, Сэмми? Как так получилось, что сюда словно заманили Кастиэля?»
Ему хочется спросить, а потом выбить из Сэма дурь и запереть его на пару недель у Бобби в бункере. Но Дин не спрашивает.
— Выйди, Сэм, — говорит он.
— Что случилось? — Сэм интересуется удивительно спокойно, без единой эмоции.
— Выйди нахуй отсюда, Сэм, — Дин не видит себя со стороны, но у него пустое изможденное лицо. — Не волнуйся, я выполню свою работу и без ангельских соглядатаев.
Сэм внимательно смотрит на него, так, будто лезет в самую душу и — находит искомое. После его безмолвного ухода Бальтазар открывает рот, вот тут-то и начиная действовать Дину на нервы:
— Да ты совсем сдаешь, Винчестер.
Дину — безразлично, почти как в аду.
Всё, что он помнит, это то, что Лиза назвала год с ним — самым счастливым.
Что однажды утром Бен попросил Дина обнять Лизу и сфотографировал, а потом повесил фото на кухне на самом видном месте.
Что за завтраками они с Беном корчили друг другу рожи, а Лиза сквозь смех пыталась их отругать.
Что это Рождество было единственным в жизни, к которому Дина заставили готовиться за два месяца. За два месяца! И знаете? Знаете, что? Ему понравилось.
— Брейдены, — говорит Дин тем голосом, которым когда-то спрашивал: «Как думаешь, почему всё это с тобой происходит?»
— Они не разменная монета, — произносит он, как произносил когда-то: «Всё дело в поступках».
— Я тебе докажу, — он обещает, как когда-то заканчивал: «Поэтому ты попал в ад, и поэтому ты попал ко мне».
— Мне вот что кажется, Кас. Мне кажется, я угодил в цирк уродов. Я будто Алиса в стране пиздюлей. И надо сказать, мне совсем не идут юбки.
Дин ведет носом, потому что к запаху его пива в воздухе явно примешивается ударная волна запаха виски. Дин оглядывается, но вокруг — лишь влажная ночь и стрекот неуемных кузнечиков. И что за чёрт?
Кастиэль икает и чуть накреняется.
— Твою мать, Кас! — Дин просто не верит своим глазам. — Я тут душу ровной стопкой выкладываю, а ты наливаешься у меня прямо под носом.
— Я не ведал, не верил, но мой друг и соратник оказался торговцем душами, — пьяно отзывается ангел, видно, всё ещё продолжая телекинезом опорожнять недельный запас алкоголя близлежащих баров. — Мои братья возводят хулу своими деяниями против дела нашего Отца. Я разочарован в своей родне.
— Добро пожаловать в мой мир, — усмехаясь, Дин разводит руками, а потом отпивает из горла. — Клубная форма на заднем сидении.
Кастиэль поворачивается к нему всем корпусом и вдруг — а это действительно очень вдруг! — начинает улыбаться.
— О, — говорит он, непривычно растягивая губы в улыбке, и у Дина брови ползут на лоб, — ты пошутил, Дин Винчестер. Я, наконец, понял — смешно.
Улыбка также легко, как и появляется, сходит с его лица, и Кастиэль снова печально смотрит на дорогу.
Дин тихо смеется и полушутя заказывает себе чего-нибудь крепкого. Правда, он не имеет в виду доставку разом целой кварты виски прямиком в желудок, но чего ещё следует ожидать от налакавшегося Кастиэля?
В штаб-квартиру Дин возвращается через три дня. Сэм смотрит на его лицо и понимает, что это был запой.
— Отлично, — говорит Сэм. — Просто как всегда, Дин — пять баллов.
Дин показывает ему согнутую в локте руку со сжатым кулаком и в сгиб размашисто вкладывает другую ладонь.
Спустя ещё двое суток Дин стоит напротив Рафаила и говорит — выплевывает — ему в лицо:
— Да пошел ты, приятель. Нет, я, конечно, быстро догнал, что помимо всего прочего ты хотел заполучить благодать, но — увы. Бальтазар предпочел умереть, но не поделиться. Хотя, думаю, он это неспроста. Дар Господень, всё такое.
— Умереть? — вкрадчиво спрашивает Рафаил.
— Вы же обычно чувствуете, когда по вашим лупят мухобойкой, — Дин говорит противоестественно ровно, словно умеет в три движения убивать ангелов. Сэм не знает, насколько это далеко от правды, потому что за неделю плотной пыточной работы с Бальтазаром Дин мог научиться многому.
— Да, я слышал, что ночью этой с братом моим случилась великая беда, — произносит Рафаил, и Дин усмехается, едва заметно качая головой. — Но для ангела равноценна утеря жизни и благодати. Так говоришь ли ты истину, вессель?
— У вас есть души, которые он собирал, — отрезает Дин. — И никакой благодати.
По голосу Рафаила вязко течет ярость:
— Может, ты обезумел, Дин Винчестер? Или забылся? Что приключилось с твоим разумом, что ты смеешь мне указывать и перечить?
Не то чтобы Сэму действительно хочется влезать, но ситуация и вправду выходит из-под контроля.
— Дин, — напряженно зовет он брата, — Дин, что там Бальтазар тебе наплёл?
И когда он слышит в скупых и едких выражениях про вызволение обоих ангельских пленников, про второй раунд Апокалипсиса, ну, и классика, про то, какие все нимбоносцы — моральные уроды, когда Сэм это слышит…
— Чёрт возьми, старик, — раздраженно говорит Сэм. — Если мы собираемся открыть Клетку и вытащить обоих, то на кой хрен нам могут понадобиться души? Чтобы запечатать пустую Клетку? Души нужны, чтобы закрыть навсегда пленника. И пленников там всего трое.
«Или всё ещё четверо», — читается в недоверчивых глазах Дина.
— И запирать там кого бы то ни было, кроме Люцифера, не имеет никакого смысла, — продолжает растолковывать Сэм. — И, знаешь, Дин, мне кажется, что у вас с Бальтазаром была какая-то сделка.
— Он отпустил Лизу и Бена, — тихо, но твердо отвечает Дин. — Выпустил из своего запасника, а потом отдал его мне.
— За это ты дал ему слинять? — почти утверждает Сэм. — Он отломил свою благодать, чтобы все ангелы в округе словили сигнал смерти и решили, что он умер. И ты дал ему сбежать. Что ж, Бальтазар виртуозно отыграл на твоей паранойе. Прямо-таки не хуже, чем Брайан Мэй.
— Глупец, — холодно заявляет Дину Рафаил. — Душ в этой побрякушке, оставленной Бальтазаром, не хватит, чтобы запечатать Клетку. Нужны ещё миллионы.
— И что теперь? — подает голос Сэмюэль, почуяв, что безвекторная сокрушающая опасность миновала. — Бальтазара нет. Чем мы будем запечатывать? Честным словом? Насколько нам известно, больше ни у кого из ангелов нет такого запаса душ.
И это звучит достаточно веско, чтобы повисла звенящая тишина. Сэм переводит взгляд с хмурого Дина на невозмутимого Рафаила, и его колотит от предвкушения — потому что он додумался до выхода: изящного и идеально сопрягаемого.
— Вообще-то, есть такой ангел, — Сэм едва сдерживает улыбку ликования. — Я имею в виду Люцифера.
— Вся эта затея — самоубийственное, шизофреническое дерьмо.
Дин психует и пытается успокоиться за профилактикой Импалы. Помогает не очень.
Сэм подает ему ключ на десять.
— Дин, но ведь всё идеально!
— Сэм, купи словарь, потому что в первом классе тебя научили неправильному значению слова «идеально», — раздраженно говорит Дин, выворачивая полимерные болты.
— У нас есть ангелы, которые сдержат Люцифера. У нас собрана толпа спецов по вытягиванию душ. Мы забираем Михаила и запечатываем Люцифера его же душами. — У Сэма горят глаза и азартно звенит голос. — Вот это называется «идеально».
Дин выпрямляется и, чуть вскинув голову, внимательно смотрит на брата.
— Нет, Сэм. Это называется идеально шизофреническое дерьмо. — Он склоняется обратно, и голос звучит немного глухо: — А Чак что видел по этому поводу?
— Эмм... — мнется Сэм. — Рафаил глянул в какие-то мегакрутые списки и сказал, что Чак не пророк. По-моему, для Рафаила это тоже был сюрприз. Как думаешь, Чак был Господом?
Дин срывает резьбу. Он ошеломленно пялится на гаечный ключ, поворачивается к Сэму и нервно усмехается:
— Блин, ты хоть думай, какие вещи говоришь мне под руку. Хотя, если этот невротический лемур-ипохондрик и впрямь Бог, то тогда это всё объясняет, конечно.
— Ты о чём? — удивляется Сэм.
— Обо всём. Сразу становится ясно, почему этот мир такой двинутый.
Сэм вдыхает, чтобы высказать свои соображения, но Дин категорически отмахивается и сосредотачивается на поисках содранной головки болта.
Это происходит в том доме, где Сэм дал согласие дьяволу.
Рафаил распотрошил склад ангельских артефактов, и теперь на стене, бывшей — когда-то бесконечно давно — входом в Клетку, висит огромное темное зеркало в массивной раме из темного дерева. Вдоль стен стоят мрачные жнецы, закованные енохианской вязью. Дин щелкает зажигалкой, высекая и гася высокий язычок пламени. Ангелы, не прикасаясь, оттесняют Сэма прочь от зеркала, но он говорит:
— Эй, чтобы мы забрали души у Люцифера, я должен его позвать.
— Сначала Михаил, — отрезает Рафаил и властным движением тушит зажигалку в руках напряженного и подавленного Дина.
Тот бросает недовольный взгляд на архангела, хмыкает и кивает на жнецов и ангелов:
— Чувствую себя, как в холле бесплатной клиники. Такое же уединение и чувство любви к ближним.
Сэм закатывает глаза, коротко вздыхая. У него в груди — сжатая пружина и дребезжание от лихой уверенности в себе.
— А ты смущаешься? — спрашивает он, ну, может, с малой долей издёвки, но с лица Дина сползают какие бы то ни были эмоции, и теперь Дин такой же пустой, обманчиво-предсказуемый, как и зеркало на стене.
Кольца Всадников открывают дорогу только в одном направлении, но зеркала — зеркала это всегда магия, ещё со времен Кровавой Мэри Сэм это уяснил, а потом закрепил, будучи пленником в собственном теле, когда Люцифер принял его вессельство. Но сейчас это не магия.
Сэм откидывает волосы со лба, а его отражение — нет.
И всё катится кувырком.
— Да, — зазеркальный Сэм улыбается, и все в комнате застывают. — Этого стоило ожидать.
— Люцифер, — сдержанно произносит Сэм. Он чувствует, как чужеродные мерзлые нити в груди свивают клубки, и он знает, что это — пальцы дьявола, который пытается забрать контроль над телом. Но Сэм готов: нити вьются под ребрами и — разбиваются. — Не в этот раз.
Отражение вскидывает брови:
— О, штудировал Соломона? И всё же твоя воля сломлена искушением, а душа — запятнана грехом.
— Я сдержал тебя однажды. Сдержу и сейчас.
— Сэм-Сэм-Сэм, — причитает Люцифер.
Дин вполголоса пререкается с Рафаилом, но Сэм сосредоточен на разрушении ледяных нитей и не прислушивается. У него до бледности замерзли нос и губы.
— Силой чего, скажи на милость? — в отражении, задумчиво потирая подбородок, спрашивает Люцифер. — Гордыни, которая толкнула тебя открыть мою тюрьму? Гнева, который ты обрушил на мир, оклеймивший тебя изгоем и уродом? Похоти, печать которой сейчас на тебе и твоём брате?
— Ответь же мне, праведник, — склонив голову, Сэм поворачивается к отшатнувшемуся Дину; губы Сэма обретают цвет, и отражение неверяще глядит на ухмыляющийся оригинал, — чем твой брат думал одолеть меня?
За их спинами замертво падают жнецы.
Дин не верит, у него круглые доверчивые глаза и настежь открытое лицо. Он безотчетно, на уровне рефлексов шепчет: «Кристо».
— Знаешь, почему ты должен был звать моего брата? — спрашивает дьявол устами Сэма. — Потому что, пока ты не связан согласием с Михаилом, он не может войти в твоё тело по своему желанию.
Ангелы вспыхивают, как опаленные светлячки.
— А вот Сэм... — Люцифер бросает безразличный взгляд на шумно упавший сосуд сбежавшего Рафаила. — А вот у Сэма тщеславие бьет через край.
Сэм, очутившийся в Клетке, — так просто, словно монетка в воздухе обернулась, — и запоздало понимающий, что легкость, с которой он рвал нити дьявола, была лишь наживкой — соблазном, — видит, что Дин остался с Люцифером один на один.
— Я, честно говоря, под впечатлением от вашего крестового похода, — говорит тот, оглядываясь. — Как Рафаил собирался вытаскивать Михаила, если ты даже не в курсе, что для этого необходимо сказать «да»? То самое большое «Да». Или вот Сэмова затея с благодатью, — Люцифер разводит руками. — Задумайся над самим словом. Благость данная. То, что Отец наш дарует своим истинным детям — ангелам. Дин — и Сэм, раз уж ты тоже здесь — поймите, благодать — это доверие Отца, бескорыстное, безвозмездное. Хотите сказать, что грешники, которыми кишит ад, могут потягаться за это звание? Каким образом, скажи мне, Сэм, моральные выродки без совести и раскаяния могут встать в один ряд с Даром Господним?
Дин сглатывает и криво усмехается:
— Что ж. Мы слегка промахнулись.
Люцифер смотрит на него скептическим сэмовым взглядом и от этого пробирает дрожь.
— «Мы»? — полувопросительно кивает дьявол и сочувствующе улыбается: — Прости, Дин. Но у тебя и Сэма никакого «мы» нет.
Дин знает, чувствует, что сатана говорит правду.
— Блядь, — шепчет Дин. — Какого хрена ты с ним сделал? — он шумно вдыхает сквозь зубы; заставляет себя дышать.
Люцифер качает головой и оглашает приговор:
— Это с ним сделал не я — с ним это сделали Охота и Джон. Ты и твое тотальное, слепое подражание отцу. Сэм хотел переиграть всех: старшего брата, ангелов и, ну, дьявола. Он всего лишь хотел доказать, что не заслуживает того, чтобы его недооценивали. И — коли такой размах — мимоходом, играючи, получил то, что давно хотел от неприступного старшего брата. В его деяниях не было любви, но ведь он и не говорил, что любит, не так ли?
У Дина совершенно потерянное лицо. Он смотрит в зеркало — на настоящего Сэма, и его черты ожесточаются.
— Умник, значит, — говорит Дин и достает зажигалку. — Катись-ка ты ко всем чертям, остряк.
Весь фокус в том, что Люцифер не ожидает, что одежда Сэма будет пропитана святым маслом.
Под спиной — осколки. Терпимо.
При движении болью отзывается всё тело. Не впервой.
Сэм шипит, когда переворачивается набок, и чувствует каждый долбаный квадратный дюйм пола. Осколки, да. Кто же знал, что бетон и деревянные перекрытия взрываются так феерично. Зеркало — матовое, словно заиндевевшее — висит на прежнем месте нетронутое, в отличие от развороченной стены вокруг.
Тела жнецов и ангелов засыпаны бетонной крошкой и щепками. В метре от Сэма лежит без сознания Дин.
Горло раздирает кашлем.
Люцифер воспламеняется.
Сэм сплевывает пыль.
Сосуд Рафаила открывает глаза, и архангел с шелестом оказывается у поверхности зеркала.
— Дин, — хрипло зовёт Сэм.
— Рафаил, иди нахер со своим «да»! — сквозь грохот орёт Дин. — Вытаскивай как есть!
Сэм не знает, остаются ли ожоги после пламени священного масла — как ни крути это всё-таки огонь. Всё болит так, что хрен разберешь — от чего.
— Сэм, — зовёт Дин. За его плечом — Рафаил.
Сэм пытается вспомнить, что было дальше, но то, что всплывает, — какой-то бред. В один момент Сэм и Люцифер оказываются в Клетке вместе, затем Сэма выдёргивает оттуда. А потом...
Со стороны Дина доносится приглушенный стон и кашель.
А потом Дин запечатывает Клетку, от его ладони исходит безумный, пронизывающий свет, и стена вокруг зеркала словно накипает. Рафаил усмехается. Усмехается. Стена разлетается на куски.
Дин медленно переворачивается и так же медленно скатывает тело, чтобы сесть. На его лице, сером от пыли, зеленые глаза кажутся влагой и светом. На его лице — ни единой царапины.
— Дин? — хрипло спрашивает Сэм.
Тот не отвечает, сидя перед зеркалом и напряженно вглядываясь в него.
Сэм, честно, немного паникует.
— Глупец, — произносит Дин ровным, бесстрастным голосом. — Гордыня едва не свергла тебя в ад. Твои благие намерения играют с тобой, заманивая к краю пропасти. И ты позволяешь.
У него по-ангельски прямой нечитаемый взгляд. На сердце у Сэма холодеет.
А потом Дин фыркает, заваливается на пол и хохочет во всю диафрагму.
— Блин, чувак, ты бы видел своё лицо! — стонет он.
Сэм не верит. Просто не верит. Его брату, блядь, пять лет, и он тупой придурок!
@темы: винцест, бумажкомарательство, фил, если тебя будут тестировать Роршахом — ВРИ!, слеш, NC-17, СПН
-
-
20.01.2011 в 06:56Их мотель выстлан по округе слоем толщиной в волос.
– Дин Винчестер, – опасно произносит Кастиэль. Он не в духе – настолько, что разнес в прах их жилище.
– Чувак, у меня там были ключи от машины, – будто надеясь их найти, Дин ребром подошвы деловито ворошит верхний слой мелкозернистой крошки.
С жутким грохотом капот Импалы вздыбливается, словно кто-то ударил изнутри.
– Чем ты запечатал Клетку? – спрашивает Кастиэль, и Сэма озаряет пониманием, почему тот в ярости.
– А что, – в тон ангелу отвечает Дин, – когда закончилась главная заварушка, Бальтазар решил навести справки о своей благодати? Передай ему, что не пошёл бы он на хуй.
Сэм не понимает смысла происходящего. Точнее, тут трудно не понять, когда твой брат отсасывает тебе так, что ты теряешь ориентацию в пространстве и времени. Проблема в том, что это всё нелогично. Сэм лежит на кровати в одних боксерах и то – условно говоря, потому что боксеры болтаются на щиколотке. Так что спрятать ведьмовской мешочек ему просто негде. Дин это знает. Сэм это знает. А ангелы имеют потрясающую возможность в любой момент заявиться и обнаружить, что непокорный Михаилу вессель умеет сосать так, что у Сэма в ушах закладывает.
Они снова в Хот-Спрингсе, но на этот раз – в Южной Дакоте. Удивительно, но Дин легко расстается с Импалой, оставив её на попечение Бобби. Зато когда они берут в аренду седан «Форд» восемьдесят шестого года, Дин скалится, как невменяемый: «Элвис не умер, он просто улетел на свою планету».
– Вы с братом так хорошо понимаете друг друга, – тепло улыбается миссис Грант. Она ставит перед Сэмом сплюснутый чайник и корзинку с печеньем. – Ричард, мой муж, со своим братом не ладит совершенно.
Её лицо приобретает потерянное выражение, и она, потирая плечо через плотную шерстяную кофту, поправляет себя:
– Не ладил.
– Мы с братом тоже не всегда совпадаем, – отнекивается Сэм.
– Вы с ним очень близки.
А. Это она о том, как Дин – в засаде, в логове, блядь, посреди монстров – прижался губами к сэмову уху и начал так нашептывать план действий, словно трахал голосом. Им тогда чертовски повезло, что видно их было только из клетки с заложниками.
Миссис Грант затравленно смотрит в окно, и напоминанием о трагедии служат два молодых копа и полицейский автомобиль напротив дома. Весь округ Фол-Ривер лихорадит до сих пор: не каждый день открывается, что под носом у правительства банда психопатов похищает и раздирает на кусочки добропорядочных граждан США. По крайней мере, именно так Capital Journal проехалась по чести и доблести полиции Хот-Спрингса. Патруль приехал спустя полминуты после того, как Сэм и Дин, представившись агентами ФБР, вошли к миссис Грант. Копы уведомили вдову о том, что на ближайшие три дня департамент полиции обеспечивает её дом наблюдением – во избежание «различного рода эксцессов», чем заслужили скептический смешок со стороны Сэма. Сославшись на какую-то чушь, Дин свалил на форде куда подальше.
– Иногда я чувствую себя виноватой из-за того, что Ричард погиб, а я осталась. Я... – женщина закрывает дрожащий подбородок ладонью, – боже мой, это был кошмар. Ничего не может быть хуже.
Сэм может навскидку назвать десяток гораздо худших смертей, чем та, что досталась Ричарду Гранту.
– Знаете, офицер Денсмор, я... – шепчет вдова, – я счастлива, что осталась жива. Если бы вы с братом не нашли это место, если бы вы не спасли...
Один из копов с крайне серьезным видом вытаскивает на свет божий рацию и словно прилипает к ней ртом. Потом по-пижонски опирается на дверцу автомобиля, поставив локоть на крышу, и ждёт ответа диспетчера. Сэм в красках представляет, как в паре кварталов отсюда Дин сидит в машине и выразительно смотрит на радиостанцию, мысленно поминая родню доебистого полицейского до седьмого колена и придумывая на ходу, как прогнать патруль к чёрту на рога.
Проблема в том, что шериф округа Миннехаха Джуди Миллс уже созрела оторвать Винчестерам яйца. Ей пришлось всеми правдами и неправдами вызволять их обоих из-под стражи: полиция приехала к логову монстров как раз в тот драматический момент, когда братья орудовали внутри святой водой и мачете. Благо, что единственная выжившая жертва, Клара Грант, к тому времени пребывала без сознания от кровопотери и засвидетельствовать что-либо, кроме факта героического спасения, не могла. Если шериф Миллс хоть краем уха услышит о двух сомнительных агентах ФБР в доме жертвы, расправы им не избежать.
Сэм делает сочувствующее лицо и думает, что Дин на его месте уже вовсю жевал бы печенье.
– Странно, – удивляется миссис Грант, глядя на уезжающий патруль.
– Полицейские, – изобразить долю брезгливости в голосе Сэму удается превосходно, особенно после ночи в тюрьме. – Вероятнее всего, закончился запас пончиков.
Через две минуты объявляется довольный, как сытый кот, Дин.
– Спасибо вам, – бесконечно благодарит миссис Грант, – спасибо. Пусть Господь бережет ваши семьи, пусть он бережет вас обоих. Любовь и семья – это самое главное.
– О да, – Дин с усмешкой обхватывает Сэма за шею мозолистой широкой ладонью, и в этом прикосновении – что-то от борделя и жаркого тяжелого лета, – я люблю своего брата.
Сэм отражает его усмешку лишь тогда, когда брат лениво снимает руку с сэмова загривка.
– Ну, ты тоже ничего, – отвечает он, щурясь и облизывая губы.
Дин поворачивается к растерянной, ничего не понимающей миссис Грант и нейтрально, ровно спрашивает:
– Как вы себя чувствуете?
– Я... – слегка заикается та, – я... Нормально. Я сдала анализы на СПИД, и...– миссис Грант невольно держится за плечо, накрывая ладонью рану, в которую вампиры заливали свою отравленную кровь. – Вы знаете, у меня много дел, и я уже ответила на все вопросы.
Она не боится, нет. Она не понимает, что только что видела, не хочет понимать. Но даже миссис Грант, цепляющаяся за свой нормальный мир, в котором нет вампиров и инцеста, даже она не может игнорировать тот факт, что Дин отбрасывает полы пиджака и достает из ножен огромный тесак.
– Джон? – от испуга она зовет их по именам, будто давних знакомых. – Пол? Что?
– Мне очень жаль, – говорит Дин, и в его голосе нет сожаления.
Пока весь мир осваивается с осенью, у Дина начинается март.
Лэйквью, Орегон, злобный призрак: Дин снимает девчонку в баре и разводит её на секс втроём. Впрочем, главная трудность в том, чтобы уговорить Сэма.
Сан-Лукас, Калифорния, русалки: Дин в первый раз бьет женщину, и Сэм напрягается. Однако, дамочка оказывается из специфических и ловит с этого кайф. В этом же городе Дин начинает курить.
Дарвин, Калифорния, лесные духи, разбуженные какими-то взрывами рядом с Гаррисбергом: Сэм отказывается от тройника, потому что им в этом маленьком городке необходимо пробыть ещё пару дней, а излишнее внимание – последнее, что может помочь в охоте. Разумеется, Дин не дожидается, пока Сэм уйдет из номера – он и раньше-то этим не особо страдал. Сэм, психанув, дергано надевает куртку, но, едва переступив порог, слышит женский вскрик и жесткий голос Дина. Девчонку колотит истерикой, а Дин вжимает её в кровать и держит запястья. Сэм еле успевает перехватить занесенную для удара руку; ему для этого едва хватает сил — девчонка вполне могла лишиться пары зубов. После этого им приходится свалить из города, и Сэм ещё два дня не разговаривает с Дином, потому что с его-то ростом ночевать в машине – это ад.
-
-
20.01.2011 в 06:57В Национальной зоне Лэйк Мид даже трупов нет. Просто оттуда сыплются, как из волшебного рога, заявления о пропаже детей: мальчиков восьми лет по имени Бадди.
– Чувак, – ворчит Дин, щурясь от яркого солнца. – Я не понимаю, в чём прикол? Приезжает семья отдохнуть, расслабиться. Маме с папой трахнуться, в конце концов, надо, пока дети испытывают судьбу, купаясь в неположенных местах. Проходит три дня, и оп-па: вся семья – заметь, в полном составе, – начинает истерить по поводу пропавшего пацана, которого у них и в помине не было. Разве не должно быть наоборот? С нормальной нечистью дети должны пропадать, а не появляться.
– О, теперь я понял смысл твоих испепеляющих взглядов в детстве, – смеется Сэм. – Мечтал, чтобы я куда-нибудь провалился, да?
– Нет, – внезапно серьезно отвечает Дин. – Никогда. Мир – отстой по всем статьям, и я хотел стать для тебя всем миром, чтобы… А вообще, знаешь, заткнись.
Сэм усмехается:
– У тебя определенно получилось. Про мир и всякую такую хрень.
– Ну да, только мой чёртов братец всё равно слинял в свой Оксфорд.
– Чёрт, к старости у тебя будет четкая подборка баек: как Сэм, сука эдакая, ушел в Стэнфорд, как ты побывал в аду – «детки, это очень слезливая история, проникнитесь» – и как ты завалил вот такого оборотня! Чего ты хотел, Дин? Ты был до мозга костей человеком отца, сержантом его армии. Но даже ты не можешь отрицать тот факт, что отец был сломан – вообще, в щепки. Да, охота и месть – это то, что держало его хотя бы подобием адекватного человека. Но, по правде, это был неверный выход, который разрушил отца подчистую. И, знаешь, я прекрасно сознавал, что вы меня любите и всё такое, но с тем, как отец абсолютно игнорировал и отвергал мою точку зрения, я... – Сэм пожимает плечами. – Я просто не хотел стать тобой. И я решил во чтобы то ни стало попробовать стать нормальным. Поэтому и уехал.
– Чувак, ты хотел трахнуться со мной с четырнадцати лет, – усмехается Дин. – Какое уж там «нормальный»?
Это просто призрак мальчишки, который потерял свою семью и страшно хочет домой. Наверное, при жизни ему требовался логопед, потому что «Лас-Вегас» из его уст звучит очень искаженно. Зато «мама» и «папа» – отчаянно чётко.
Одежда сбита в неопрятный ком и зарыта в той же яме, что и кости. На детском черепе, на тонком темечке – пролом диаметром в два дюйма. Из зубов есть только дальние. И перебиты лодыжки.
– Я потерялся, – плачет мальчик Бадди. – Пожалуйста, можно мне к маме и папе?
Сэм помнит, что в такие моменты обычным людям хочется иметь ядерную бомбу, чтобы снести этот мир нахуй. Дин прикуривает от спички и бросает её на грязный скрюченный остов, который занимает места меньше, чем их сумка с оружием. Призрак вспыхивает и последнее, что они слышат, это не «мамочка» или «папочка», а обыкновенный надрывный детский плач.
В том, как Дин морщится, выкидывая сигарету после пары затяжек, в том, как он деловито укладывает лопату в багажник, есть что-то неправильное. Что-то очень нелогичное.
Внезапно Сэм с какой-то отстраненностью понимает, что это неДин. Его брат так не может, не делает, не убивает. А ещё Сэм понимает, что всё катится к чертям – уже давно, а он всё упустил.
– Дин, – хрипло зовет он. Наверное, это сродни детской магии: произносить имя как заклинание. – Дин, что с тобой?
Дин поворачивается и равнодушно окидывается Сэма взглядом.
– О, – произносит он. – Ух ты. Значит, вот как глубоко надо было опуститься, чтобы ты понял, что с нами что-то не так?
У него мертвый голос, но это не уставший Дин, или в какой там ипостаси он гонял последние два года. Впервые в жизни Сэм сталкивается с Дином – учеником Аластора. Непроизвольно – почти – Сэм поднимает ружье, видя, как меняется взгляд брата с пустого на заинтересованный. Всё действительно вышло из-под контроля. Сэма накрывает выбросом адреналина, в голове болезненно щелкает, и в груди – прямо по центру – весит, наверное, килограмм на пять больше. Такие забытые ощущения.
– Мы справимся,– удивленно говорит Сэм.
– Мы уже не справились. Ни я. Ни ты, – приподняв брови, щурится Дин. Он подходит ближе и медленно обхватывает конец ствола. – Ну что, мой головастый младший брат, спустись с небес: мы оба сломались.
Сэм досадливо кривится:
– Блядь, ну приехали.
– Дин сломался, – не обращая внимания на его слова, продолжает Дин и поднимает дуло на уровень своего горла. – Сэм сломался. Травма, не совместимая с жизнью. А чёртовы тела не сдохли. Так что, если ты прекратишь думать задницей, то поймешь, что нужно делать.
На самом деле, Сэм разочарован и зол.
– Как это я сразу не распознал, – он пытается натянуть на лицо ухмылку, но она постоянно стирается гневом. Сэм резко дергает ружье, пальцы Дина стыло выпускают ствол. – Дин, какого хера? Как только кажется, что ты взял себя в руки, так ты надеваешь пачку и играешь королеву драмы.
Дин в ответ хохочет. Может, с ним и вправду что-то не так.
– Спокойно, Сэмми, – он, улыбаясь, сталкивает со лба на переносицу солнцезащитные очки, и теперь Сэм видит два своих отражения – с огромными головами и тонкими ногами. Отражения хмурятся на диново «Сэмми».
Сэм раздраженно выдыхает и упускает момент, когда Дин перехватывает ружье и пробивает хуком справа.
Спарринг, вот что это. Тренировочный бой, отработка движений. Каждый приём попадает в заточенную под него реакцию. Удар – присест. Выпад – перехват. У Сэма на лице – ни тени удивления, лишь строгая сосредоточенность. Сэм – солдат, и, наконец, Дин видит это. Сэм – механизм. Сэм.
Сэм. Блядь.
Когда Сэм, его–младший–брат, падает и больше не поднимается, реальность не меркнет, не обдает болью по ушам от паники.
Дин видит, как у брата на шее бьется жилка, но раньше – в момент, когда прошли пять секунд, а Сэм не встал, – Дин чувствует удовлетворение. В горле сквозит желчью, но это лишь отзвук далекого воспоминания. Здесь и сейчас его сердце прозрачно насквозь – сверху донизу – и как никогда искренне в своих чувствах: Дину просто похуй. Наконец-то обо всём можно сказать «просто».
Надо бы предупредить Гвен, что обычные девайсы против нечисти, вроде соли и святой воды, на нём не сработают.
Надо бы выпить. Свалить из этого ебучего леса, пойти и напиться. А потом пустить себе пулю в висок.
Вообще-то, Дин знает, в чём дело. Да уж, в том-то и проблема: теперь Дин знает. А раньше чувствовал.
Он седлает бедра Сэма, аккуратно проверяет пальцами вслепую, нет ли у того под затылком камня. Сэм открывает глаза и мягко перехватывает запястья брата. Они оба знают, что из такого положения Сэм может проломить Дину диафрагму, а тот – свернуть ему шею. И вот это первым приходит в голову, а не то, что Дин чувствует ягодицами член Сэма, или что они никогда не трахались по-настоящему. Или что рядом догорают детские кости.
– Ты ведь не хотел, чтобы между нами это было, – роняет Сэм.
Дин хмыкает и с насмешливой укоризной качает головой, потому что это же его мелкий братец. Он стряхивает руки Сэма, в три движения поднимается на ноги и, неопределенно махнув рукой, возвращается к багажнику. Сбивая комья земли с лопаты, он, как долбаный проповедник, задает риторические вопросы и сам на них отвечает.
– Знаешь, в чём твоя проблема, Сэм? В том, что ты не видишь очевидного. Возьмем, к примеру, Каса, Лизу и Бена. Где Брейдены? Ты не знаешь. А Кастиэль увёл их в рай. Почему Кас не раскатал нас рядом с мотелем в пару тонких слоистых блинчиков? Потому что я не отдавал благодать Бальтазара. Как же я тогда запаял Клетку? Сам не верю, что говорю это, но я молил Бога о чуде. И, знаешь, сработало.
К этому времени Сэм уже на ногах, потрепанный, с влажными от земли джинсами, яркими сбитыми костяшками и наливающимся на скуле кровоподтеком. Он спрашивает с недоверчивым ехидством:
– Бог дал тебе лишнюю благодать?
– Старик, Бога придумали евреи, – усмехается Дин. – У него нет лишней благодати. И не смотри на меня так: никого из ангелов он, к сожалению, потрошить тоже не стал. Так что запечатывать Клетку пришлось тем, что дали. Буквально-таки тем, что неожиданно воплотили прямо в длань молящего. Моей собственной благодатью.
Во взгляде Сэма – любопытство, улыбка и ложь.
– Сэм, думай! – шутливо прикрикивает Дин. – Для ангела благодать – это доверие их Отца, например, забота о душах. Ну же, Сэмми, что может быть благодатью для меня? Нечто бескорыстное, безвозмездное, чистое. Самое бесценное, что можно иметь, ну?
– Импала? – хмыкает Сэм. А потом. А потом – он перестает улыбаться.
Дин, словно предвкушая что-то забавное, прикусывает губу и захлопывает багажник. От громкого звука Сэм вздрагивает.
– Да, Сэмми, – усмехается его старший брат. – Мой Божий Дар – это ты. Был.
-
-
20.01.2011 в 06:58Не такое это и большое дело. Ну – вынули из сердца любовь к брату. Выпивка такая же дрянная, девочки в барах – те же, что и раньше, так же дают жару.
Иногда Дину снятся сны. В них нет ада или Сэма. В них Дин стоит на льду – ранним синим утром, когда горизонт виден лишь белой нитью. Вокруг, насколько хватает глаз, – тусклое снежное полотно. Дин ворошит ботинком снег и под ним – прозрачный лед, глубокий до черноты. Когда Дин запрокидывает голову, выдыхая клубок пара, над ним – небо, темное, влажное своей синевой. На небе нет звезд.
Это просто сны. По крайней мере, по утрам Дина выворачивает наизнанку явно не от них. Хотя с другой стороны, он ни капли не брал в рот уже три штата и одно графство. Бобби говорил, что утренняя рвота – это не проклятие. Бобби говорил, что разъехаться с Сэмом было тупой идеей. Он говорил, что, если услышит про убийство ещё хоть одного ангела, Дину придется иметь дело с охотниками, потому что последнее, чего Бобби желает на старости лет, так это иметь дело с Гордоном-господоненавистником.
Вообще-то Бобби больше не берет трубку после того, как три раза вытаскивал Дина из тюрьмы за то, что тот слегка приложил очередную шлюху.
Всё не так уж и дерьмово, вот что Дин думает. А то, что внутри тихо, как на заледеневшем океане в пустой вселенной – так могло быть и хуже.
Например, Дин мог бы не додуматься, как вернуть свою благодать.
Дин готов к тому, что Рафаил будет в бешенстве. Собственно, ради этого Дин и делал канапе из ангелов: высшая каста должна проникнуться масштабами катастрофы, коей становится Дин Винчестер, когда в нём ломаются все рычаги управления.
Война есть война, не так ли? Многие вещи перестают быть удивительными.
Кастиэль стоит у Дина за плечом. К слову, можно было бы догадаться, что он найдет Дина быстрее, чем теперешний Сэм с обрубленными инстинктами. Но, как выяснилось, это даже к лучшему.
Рафаил приводит Сэма через семь секунд после того, как Кастиэль притаскивает Дина: сдержать Винчестера может лишь такой же шизанутый Винчестер. Так было, так будет – во веки веков. Аминь, блядь.
Сейчас Дин почти понимает Сэма в его зачарованности идеей безнаказанно наебать Люцифера.
Изобразить банальные ненависть и злость не так уж и сложно – ведь всегда главным было не то, что есть на самом деле, а то, что хотят видеть; и неважно, кто: обычные рохли с домами с лужайкой и кредитом, зарвавшаяся нечисть или же — хладнокровные, как игуаны, архангелы.
Они должны поверить в то, что Дин прост и опасен. Они поверят в то, что остепениться его заставит лишь одно.
– А почему не в главном офисе? – интересуется он, вспоминая, как должен звучать голос от бессильной злобы. – Была такая милая комнатка с библейской пропагандой по стенам. Или копченые крылышки Захарии так и не оттерлись?
– Здесь, в библиотеке, – нейтральная территория, – отвечает Кастиэль. Ну да, а любой стрип-бар в округе, сто процентов, – группа поддержки архангелов.
В читальном зале безымянной библиотеки безымянного города, кроме них пятерых, никого.
Михаил сидит на столе, едва касаясь подбородка кончиками пальцев, глядя распахнутыми круглыми глазами Адама на расколотый перекрестьем рамы слепяще-молочный пасмурный день.
Сэму словно нет дела. Он широко закинул ногу на ногу, занимая пространство неподвижным крупным массивом. Как долбаный Терминатор в спящем режиме.
Они оба не похожи на себя, и эта ложь – раздражает.
Дин понимает, что идет ва-банк.
Сейчас его либо казнят, потому что он неуправляем, болен и опасен. Либо, чтобы снова получить сравнительно ручного Винчестера, ему впаяют благодать обратно. Дин рассчитывает на последнее, но и против первого ничего не имеет.
У Рафаила абсолютно пустое лицо.
– Ну же, парни, в чём ваша проблема? – усмехается Дин. – Хотите, чтоб я прекратил? Сказали бы, я б разом. Что я, психопат какой, что ли? – слова перекатываются на языке, как конфеты. – Вообще, странно, что для вас это стало сюрпризом. Вы же во времени, как по шоссе Вилли Роджерса мотаетесь, могли бы и сообразить. Хотя, – он улыбается, – с Клеткой, Рафаил, твоё джиу-джитсу назад–в–будущее несильно помогло. Знатно ты тогда обосрался.
– У нас был и запасной вариант, – отзывается Рафаил. Он протягивает ладонь, на которой покоится давний амулет Дина – тот, с рогатой головой сонного божества. Амулет какой-то иной, и до Дина доходит: в нём заключена благодать. «Черти бы вас побрали! – внутри у Дина всё ликует. – Они возвращают её!» Впервые в жизни он благодарен этим крылатым уебанам.
Он поворачивается к Кастиэлю. «Кас, у нас получилось! – Дин хочет рассмеяться, хочет закричать. – Они купились!» Но видит лицо своего ангела: голубые глаза становятся совершенно прозрачными, а лицо резко бледнеет. «Отец наш Господень», – беззвучно произносит Кастиэль.
Дин слышит, как Рафаил говорит:
– Я возвращаю тебе твой Божий Дар, Сэм.
Единственное, что сейчас видит окаменевший Дин: Кастиэль, его ангел и друг, смотрит на своих братьев с болью и наживую вскрытым разочарованием.
Дин улыбается, просто не может не улыбаться, потому что налицо все признаки того, что Сэм на грани срыва.
Впереди ещё две сотни миль до Южной Дакоты, арендованная тачка жрёт дорогу ровно, пресно и высокотехнологично, как и её долбаная гибридная система с электроаккумулятором. Дин не может отделаться от впечатления, что у них под капотом – миксер.
Он азартно тарабанит большими пальцами по рулю и, ухмыляясь, прикусывает губу, когда Сэм бросает на него короткий гневный взгляд. В конце концов, в Клетке явно нет курсов по управлению агрессией, так что Сэм, наконец, психует:
– Что?
– Пытаюсь не начать тебя дразнить, – мгновенно отвечает Дин, кидая косые взгляды на брата, чтобы поймать момент, когда оболочка треснет. И Сэм разлетится вдребезги.
– Дразнить? – Сэм озадачен.
– Нет, ну, можно тебе, конечно, башку открутить за всё, что ты похерил, но я как-то отошел ото всех этих садо-мазо дел. Думаю начать собирать керамических Будд. Буду спасать свою карму.
– И ты совсем не злишься? – в голосе Сэма не то чтобы удивление или хоть какие-нибудь эмоции. Дин выгибает бровь, потому что сейчас Сэм блефует. «Чувак, – Дин хочет расхохотаться, – ты добровольно слил свою благодать, потому что насильно её хрен отколупаешь. Ты влип так, что мне пришлось выкупать твою задницу кое-чем похлеще, чем душой. Ты был готов кокнуть меня по приказу иконописного пидараса. И после всего этого ты хочешь потягаться в покер?»
Дин сжимает губы, не слишком старательно пряча усмешку. Это тяжело – не признаться вслух: «Да мне похер на тебя, Сэмми. Наконец-то, похер на тебя и твой затяжной подростковый период».
– Нет, – Дин мотает головой, и на его лице – пьяная улыбка. – Уж поверь, злость – это последнее, что я сейчас испытываю.
-
-
20.01.2011 в 07:00– Кофе.
– С молоком, без? – спрашивает официантка. У неё широкие, словно неаккуратно размазанные губы.
– Латте, – Сэм замечает, что трясёт ногой.
– С молоком или без, – припечатывает девчонка.
– Латте, знаешь? – в его голосе появляются металлические нотки. – Взбить молочную пену, влить в нее свежий эспрессо, на две части молока… — Глаза девчонки становятся, как у печальной моржихи, круглыми, злыми и глупыми. — О, конечно, — сдается Сэм. — Кофе и кипяток, смешать, вылить в молоко. Справишься?
Девчонка подбирает губы и уходит. Сэм уверен, что кофе ему достанется с плевком.
Дина в кафе нет, и не потому, что Сэм его прикончил и закопал труп под ближайшим указателем. Просто Дин припарковался рядом с миниатюрной развалюхой миниатюрной дамочки с карманной псиной, и Сэм воспользовался моментом и сбежал, чтобы хоть немного передохнуть.
Впрочем, Дин не заставляет себя ждать, и Сэм весь подбирается, когда он заходит в зал.
– Хей, чувак, я тут подумал, у тебя же теперь благодать. Может, ты теперь почти как ангел? – беспечно заявляет Дин, плюхнувшись напротив. – Поднапрягись, вдруг ты умеешь телепортироваться, как Кас?
Вернувшаяся официантка ставит бумажный стаканчик перед Сэмом, гулко стукнув донышком.
– Ваш латте, – говорит она. – Кофе, молоко, смешать.
У Дина такое выражение лица, словно он получил рождественский подарок.
– О, мой брат оскорбил девушку? – невинно спрашивает он, и у Сэма отнимается язык и холодеет на сердце.
– Блин, чувак, что на этот раз? – в голосе Дина нет ни грамма ехидства, и эта настоящесть его тона не настораживает даже, она, блин, воет, как пожарная сирена, о том, что пора паниковать! – Если ты протрахался всю ночь, миру не обязательно знать, что у того дальнобойщика был такой толстый член. Так что, даже если твоя задница болит настолько сильно – захлопнись и вежливо пей свой кофе.
Девчонка фыркает.
Больше всего Сэма бесит непреодолимая кома отдела мозга, который отвечает на особо дебильные реплики Дина. Тот наслаждается свободой действий уже пять часов кряду, превращая жизнь Сэма в ад, и Сэм жалеет, что у него не будет второго Стэнфорда.
Но вот это – уже перебор.
– Что? – переспрашивает Сэм. Он резко поворачивается к официантке и на одном выдохе произносит: – Спасибо за кофе, мисс. И простите, вы попали под горячую руку. Мой брат умеет выводить из себя.
Ему действительно жаль, но девчонка скептически кривит губы, из-за чего ее лицо кажется криво слепленным, и уходит.
– Дин, ты совсем ебнулся? – говорит Сэм, возможно, немного громче, чем следует, но, блядь! – Или у тебя мозги вместе с благодатью вышли вон?
– Мозги? – рассеянно переспрашивает Дин, пялясь на задницу официантки, словно Сэма здесь вообще нет.
Как бы то ни было, неизменное – неизменно. И сейчас Сэм разобьет ему рожу.
Дин смотрит вслед девчонке, не таясь, усмехаясь. Откинутая голова, чуть прикрытые веки, в тени ресниц радужки – темные и глубокие. Дин снова в стране бесконечной охоты, и плевать он хотел на претензии и Сэма. Особенно — на Сэма и его претензии. В груди схватывает жестким и злым, обвивается вверх по нервам, расшибая самоконтроль; Сэм сжимает челюсти.
И даже не дергается. Берет свой кофе и давится горячей отвратной бурдой, в которой к тому же, вероятно, присутствует чья-то слюна.
Они уходят – Сэм так ничего и не сказал, и уже возле машины их догоняет официантка; не касаясь, льнет к Дину, протягивая ему салфетку с номером телефона.
– Домашний, – с улыбкой тянет Дин, вплетая бумагу в пальцы: она вьется зигзагами, как змея, как прутик в корзине; Дин встряхивает салфетку и та послушно встает в продолжение пальцев. — Ты знаешь, это интимнее, чем мобильник. Умеешь завести, детка, – он заправляет девчонке выбившуюся прядь за ухо. Его голос. Сэм знает этот голос. И это настолько пиздец, что Сэм даже не может сообразить, где сейчас шарахнет.
– И пусть в следующий раз твой брат погуляет где-нибудь в другом месте с членом в заднице, окей? – сладко воркует девчонка. Дин чуть спускает ладонь и, всё ещё улыбаясь, говорит:
– Заткнись, сука.
Он быстро, и всё равно кажется, будто с ленцой, крепко обхватывает остолбеневшую девчонку за шею и с размаху бьет её головой о капот; Сэм видит взмах копны светлых волос и как прогибается металлический корпус, и слышит вскрик, захлебнувшийся в глухом жутком звуке удара.
Сэму кажется, что на самом деле он всё ещё в Клетке и сегодня балом правит Люцифер.
Дин притягивает девчонку за волосы к своему лицу и хрипло вговаривает ей в ухо:
– Теперь я знаю, где ты живешь, шлюшка. И как-нибудь я заеду в гости.
– Дин, – почти ровно произносит Сэм. – Садись в машину.
Тот и не возражает особо. Автомобиль срывается с места, едва не проехавшись по упавшей на землю официантке с котлетой вместо половины лица. Только когда Дин начинает шкодливо смеяться, только когда он говорит:
– Прикинь, она дала мне домашний телефон, всё равно что адрес, имя, твою мать, да она мне всю жизнь на блюдечке вручила. Она будет ждать. До конца жизни сучка будет ждать и трястись. – Вот тогда у Сэма действительно сдают нервы.
Они сворачивают с финишной прямой до Бобби и едут изломанными линиями заброшенных двухрядок. Сэм опасается, что инцидент с официанткой станет заключительным и самым позорным противозаконным действием в их с Дином жизни.
Иногда Дин смотрит на Сэма долго, словно прикипает глазами, и тот, не успевая спросить: «Чего?» – понимает, и тогда становится так жарко и тесно под этим взглядом, словно Дин уже забрался Сэму под одежду и трогает, гладит и тычет мозолистыми жесткими пальцами. А потом Дин съезжает взглядом в сторону и интересуется какой-нибудь бессмыслицей, вроде: «Так где, говоришь, Сэмюэль?» или: «А эта Гвен – у неё пристрел нормальный?»
Сэм помнит, каково это – заниматься сексом с Дином. Он не знает, что именно чувствует по этому поводу, но чувств определенно много. Ему кажется, что ещё пара часов – и Дину придется сбросить автомобиль в океан, потому что голова Сэма самопроизвольно взорвется и обивка расползется под мозгами, едкими от мыслей, от чувств и чего-то звенящего, как дисплей электронных часов на детонаторе.
Они откладывают поездку к Бобби на сутки.
Ночью Дин дрыхнет, распластавшись по мотельной кровати, скинув одеяло: боксеры облепляют ягодицы и футболка задралась так, что видна выемка позвоночника, уходящая под ткань. Всё оружие он оставил в багаже арендованного – ну, теперь, считай, угнанного – авто.
Ночник включен, чтобы не слепнуть, когда переводишь взгляд с яркого монитора на спящего брата. Сэм трет глаза, чувствуя мучительное сонное варево, клубящееся от затылка к векам. Дин дышит размеренно и весь на виду. Будто всё как раньше.
Бобби не звонит. Впрочем, это не значит, что он не слышал про официантку.
Сэм не спит. Каждый раз, когда он смотрит на свою кровать, он не может переступить через тревожную иррациональную мысль, что Дин оставил все сумки в машине, и Сэм безоружен. Эта мысль кажется безумной, подлой и скользкой.
Сэм не признается себе, но он помнит, что его брат может убить голыми руками.
-
-
20.01.2011 в 07:00В доме Бобби появился метроном. Сухие щелчки собираемого Дином пистолета отскакивают от стен лязгающим эхом.
Реплики из коридора схлестываются краями, кусают друг друга за конечные слова и начала. Приглушенный вязкий голос Бобби спорит с остро-злым голосом шерифа Миллс, доказывая, что Винчестеры к нему не заявлялись.
В кабинете Сэм наблюдает, как Дин собирает и разбирает кольт сорок пятого калибра. Дин сидит, оседлав стул задом наперед, и постоянно ударяется локтями о спинку стула. В коридоре Джуди Миллс выслушивает, что металлический шум за стенкой – это крысы из котельной.
Шериф ещё не ушла, а Дин снимает кольт с предохранителя и тихо говорит:
– Оно того не стоило.
Его ожесточившаяся улыбка, неразлучная с ним в последние дни, – ошеломляюще естественно сползает морщинами возле рта и глаз. Сэму становится не по себе за брата.
– Понимаешь, Сэм, – голос Дина уставший, хрипловатый, уютный. Словно всё снова как прежде. – Я не знал, что плата такова. Я отдал им самое… Как там это зовётся? Святое? Отдал самое святое, что было в душе, да вот не ожидал, что настолько хреново – жить вот так. Ну. Без тебя в подкорке. Словно тебя никогда там и не было. Бесит, что таким я совсем пустой – аж крыша едет.
Дин ставит на предохранитель. Снимает. Щелчки кажутся ходом часов.
– Но, знаешь, в чём самая подстава? – спрашивает Дин.
Шериф Миллс произносит что-то низко и опасно. Бобби звучно вздыхает и ничего не отвечает. Дин подпирает стволом голову, задумчиво трет им лоб:
– Я ни черта не чувствую, хотя помню, что тогда было лучше. Но будь у меня второй шанс, я сделал бы все точно так же – лишь бы вытащить тебя оттуда.
Сэм чувствует себя так, словно брат словами — физически — вышиб весь воздух из его легких, пробил сквозную дыру в животе. Впервые Сэм осознает, что вернулся, и что это – больно.
Дин снимает кольт с предохранителя и, будто в задумчивости, невзначай, упирает дуло пистолета себе в переносицу, почти по касательной ко лбу.
Сэм вспоминает, что такое страх.
– Дин, – говорит он враз севшим голосом.
– И вся эта хрень с дарами от этого ублюдка – такое сраное дело, – устало, зло произносит Дин и направляет пистолет на Сэма. – Давай, парень, у тебя десять секунд, чтобы переубедить меня. Потом прекращаю этот водевиль.
Сэм ошарашено смотрит на ствол, на безразличное лицо Дина, и ему становится удивительно легко и смешно.
– Опусти-ка пушку, урод.
Сэм оборачивается — и вся легкость слетает: в дверях стоит Бобби, у него в руках ружье, направленное на Дина, а уж Бобби не промахнется.
– Бобби, всё нормально, – Сэм контролирует голос, произнося слова спокойно и уверенно.
– Сэм, сынок, заткни хлебало, – доброжелательно и с невероятной язвой в тоне отзывается Бобби, пристально следя за Дином, держа его на мушке.
Дин считает.
Бобби на пороге кабинета с ружьем – уже семь.
Сэм с видом «ну–какого–хрена–ты–меня–не–слушаешь» смотрит на Сингера, когда тот его посылает, – уже три. Четыре секунды — долгий разговор, когда знаешь, что выстрелишь. Дин просто заебался.
Сэм и Бобби начинают говорить одновременно. Сэм – про «послушай», Бобби – «Сэм, съеби, Бога ради». Два.
У Сэма вытягивается лицо.
Один.
Дин приставляет дуло к виску, и Кастиэль касается его напряженного правого плеча.
Оружие вынимает Сэм, разжимая палец за пальцем. Руку Дин не чувствует до самого вечера.
Может, дело в том, что он прикован к кровати – Сэм справился с ним, практически одноруким, в два счета. Может, дело в мерзлоте бункера – Бобби не хочет рисковать. Хотя, Дин уверен, Кас просто сорвался на нём за свои неудачи в небесной гражданской войне, и хорошо, что ангельскую супер-анестезию он применил не на голове или ещё чём.
– Запечатать Клетку – означает запечатать Клетку навсегда. Дин навсегда оставил там свою любовь к тебе.
Сэм трёт ладонями лицо. Дин, его брат, его старший брат, этот уёбок, вечная тень во всё небо, тот, кто обязан жить, пока Сэм не превзойдет его. Дин почти ушел. Он уйдет, упертый же баран. И нет такой лжи или истины, которой Сэм смог бы оставить его рядом.
Треклятое мать вашу дерьмо.
Сэм основаниями ладоней давит на веки. Перед закрытыми, усталыми до жжения глазами, – словно открытка, разворачивается воспоминание: в руках Дина заряженный пистолет, Дин это понимает, Сэм это понимает. Дин поднимает оружие и направляет его на брата. Его хватка легка, и плечи расслаблены – теперь всегда так перед боем.
Как никогда прежде.
– Какого хрена, Сэм? – жестко спрашивает Бобби, и, Господи, лишь бы он заткнулся, пока не сказал нечто очевидное и ужасное. – Раньше ты бы не повелся на подобную чушь.
Сэм смотрит на Бобби, и, видимо, в его глазах вопрос, хотя на самом деле ему похер, что там имел в виду Сингер. Бобби делает нетерпеливое движение шеей и руками и раздраженно объясняет:
– Каким ты вернулся из Ада – не дал бы Дину так выкаблучиваться. Проклятье, Сэм, он убивал ангелов без разбора! И ты бы видел тех женщин, которых он избил. Ясное дело, что с нашей работой, и с нашими, душу вашу налево, историями жизней, – мы все двинутые психи. Но у каждого есть что-то, что позволяет ему держаться и не слететь окончательно с катушек. А у Дина – больше нет. Он готов убить тебя, себя, кого угодно, его теперь ничто не остановит.
– Бобби! – взрывается Сэм. – Очнись! Это же Дин. Он всегда был с прибабахом, и к ангелам испытывал не сильно распрекрасные чувства. И я достаточно его подводил, чтобы знать – Дин может наставить на меня пистолет. И он достаточно самодеструктивный, чтобы додуматься вышибить себе мозги!..
– Сэм, – тихо вклинивается Кастиэль, и Сэм знает – что. Он помнит, как прогнулся капот, и глухой звук удара, от которого до сих пор немеют пальцы.
Клетка забирает благодать навечно. Значит, это останется с Дином навсегда. Значит, он – как Гордон. Значит, ему одна дорога – как бешеному псу. Остается лишь зарядить ружье, спуститься в бункер к Дину, распластанному по койке, развернутому наручниками, уставшему от собственного безумия, взвести курок и вышибить ему мозги – своему брату Дину. Славный младший брат Сэм. Счастливая семья Винчестеров.
– Скажи-ка, Кас, – хрипло произносит Сэм, когда справляется, наконец, с подступающим приступом истерического кашля, – Михаил умеет читать мысли?
– Нет, Сэм, ни хрена ты ведь не задумал, – застывший Бобби разговаривает, недоверчиво вздергивая уголок губы, и под правым глазом скапливается больше морщин.
– Нет, конечно, нет, – жестко отзывается Сэм. Он ничего не задумал. Все сделает Михаил.
Дин курит. Как всегда: две-три глубокие затяжки, наверняка, просто чтобы позлить брата. Щеки становятся впалыми на вдохе, очерчивая скулы. Сэм закрывает глаза и отворачивается – он ещё не научился справляться с картинками в голове. С воспоминаниями, да.
– Тебе не стоит курить, – бросает он.
– А тебе не стоит вспоминать, как я тебе сосал.
Дин, может, и не убил его тогда, у Бобби, зато сейчас он отлично справляется с тем, чтобы ломать Сэма сильно, больно, не прикасаясь.
– Сэм, – спокойно зовет Дин, туша сигарету о подоконник. Если всё сложится удачно, с них даже потребуют плату за порчу имущества. Главное, чтобы было с кого требовать.
Дин достает ещё одну сигарету. Чёртов говнюк.
– Тебе надо полегче относится к сексу, Сэмми. Тем более к тому, что был у нас. После того, как я пополнил твой клуб безблагодатных креветок, там секса-то было – фью, а ненависти – в разы больше. При таком раскладе, я бы тебя прикончил рано или поздно. Даже сейчас, без всей этой бодяги с дрочкой...
Сэм бросает ведьмовской мешочек, потому что это нахрен невозможно больше слушать.
-
-
20.01.2011 в 07:01Приходит Михаил. Его терпение сожжено Клеткой и братом. Сэм знает: Михаил жаждет реванша, Апокалипсиса и кары для Люцифера.
– Я могу вернуть ему благодать. Но ты знаешь, что он даст мне взамен, – говорит Михаил.
Сэму нужно пять секунд, чтобы собраться с мыслями, потому что его колотит от страха. Он помнит гнев Михаила в Клетке. Сэм, на самом деле, помнит уйму жутких вещей.
– Нет, – отвечает он и даже не досадует, что голос трясется. – Дин не станет твоим весселем.
– Не решай за меня, Сэмми, – лениво отзывается тот. – Смотря, что это чудо в перьях может предложить.
Михаил стыло переводит на него свой взгляд, чуть приподняв голову.
Сэм блюет кровью и мучительно стонет от адской боли в животе.
– Блядь, нет! – зло орет Дин. – Слышь, отцепись от него!
Кишки, кажется, действительно скручивает узлом, и Сэм страшно хрипит.
– Боже, пожалуйста, хватит, что угодно, – испуганно умоляет Дин, вытянув руки к Сэму. Но тут же шумно фыркает и под тяжелым взглядом Михаила хохочет, запрокинув голову.
– Так ты это серьезно, о боже,– обессилено стонет он, выдыхая с веселой улыбкой. – Не хочу тебя разочаровывать, Михаил, но этот парень... Я бы сам его убил, но у меня совсем нет желания уносить ноги из каждого штата, потому что тогда Бобби точно объявит меня проклятой нечистью.
Сэм сжимается в комок, опираясь на локоть, и надрывно кашляет кусочками плоти на сжатый до белых костяшек кулак.
– Ты правду говоришь, – произносит Михаил с малой толикой удивления в густом от силы голосе.
– А ты как думал? – со смешком спрашивает Дин. – Я из-за этого говнюка стал таким мёртвым, каким даже после ада не был. Да он меня вообще заебал, честно говоря. Слышишь, ты, капризная сучка? – Он хлопает Сэма по плечу, и тот просто крышей едет от боли. – Самое время тебе поразмыслить над темой: «Почему Сэмми не помешает лишний раз проблеваться кишками». А то в течение пяти долбаных лет у меня никак не сгинет повод сказать: «Смотрели “Зачарованных”? Так вот, рыжая куколка оттуда – это мой брат». И я говорю отнюдь не о миловидной внешности, старик.
Внутренности внезапно отпускает, и эта «не-боль» бьет по нервам не хуже самой боли. Рядом на колени падает Дин и хрипло смеется; у него изо рта льется темная кровь. Сэм отчетливо слышит бульканье.
– Ты ебанулся? – сипло выдавливает Дин, прижимая скрюченные пальцы к груди. – Давай, Михаил. По опыту у нас впереди ещё лет тридцать. Хотя ты не Аластор, а мне на всё насрать. Так что, может, и больше.
Михаил глубоко вдыхает, и Дин расслабляется, сплевывая остатки крови.
– Вечность станет твоим проклятием, Дин Винчестер, – говорит архангел. – Вечность и холод бессмертия.
– Ну да, разумеется, – отвечает тот, и Сэм вспоминает про Кольт. Сэм думает про Кольт, который убивает всё живое – неукоснительно и безвозвратно, без рая и ада, без жизни после смерти. Михаил смотрит в глаза Сэма и видит эти мысли о Кольте, распластанные, как на жесткой пластинке пера одного из своих шести крыльев.
С едва различимым шелестом архангел и Дин исчезают.
Сэм вытирает рот и сорванным голосом отчаянно зовет:
– Кас!
Дин смотрит в замутненное зеркало и говорит:
– Нет.
Он поворачивается к Михаилу и смотрит в глаза Адама, покрытые плотной воспаленной сеткой лопнувших сосудов.
– Мне это не нужно, – говорит Дин.
Адам будет выжжен изнутри, когда Михаил выйдет из него. Их самый младший брат, совершенно чужой им человек, будет капать слюной и ходить под себя до конца жизни, потому что Винчестеры – облажавшиеся тупицы.
– Пошел на хуй, – говорит Дин, думая об Адаме. – Ты и твой ебаный Апокалипсис.
Михаил касается стекла раскрытой ладонью, и мир в голове Дина взрывается ко всем чертям.
Когда он приходит в себя, усыпанный осколками старой краски и бетона, мир пуст, мир замер у него в сердце, мир держит дефибриллятор и говорит: «Разряд!» И прежде, чем по мозгам шарахнет эмоциями, или Михаил начнет его пытать, проезжаясь по самым больным для души точкам, – Дин хватает нож, режет ладонь и вцепляется в ближайшую фанеру.
– Что?.. – выдыхает Михаил, и Дин бьет ладонью по енохианскому знаку.
Поверхность зеркала словно наблюдает – темно и плотоядно – за оставшимся в одиночестве Винчестером.
– Ты тоже иди на хуй, – раздраженно кидает Дин и перекатывается на бок. У него жутко болит колено, из-под которого утром они нацедили – уж наверняка! – литр крови, чтобы Дин наштамповал знаки изгнания по всей комнате – штук... блядь, он не знает, сколько штук, просто ему чертовски больно, и будет совсем отстойно, если Михаил заявится раньше, чем...
– Дин, – зовет Кастиэль и касается его плеча.
Что ж, ему значительно лучше, чем Сэму. Тот страдает на кровати, свернувшись здоровенным рогаликом, и Кастиэль ему ничем не может помочь: боль от рун, наложенных заново, должна пройти сама. А вот Дину этот плащевитый чувак доставил пакет овощей из Wal-Mart. И настойку шиповника. Чудеса во плоти, твою мать.
– Итак, – говорит Дин.
Кастиэль ничего не говорит, лишь молча протягивает руку.
– Хоть бы что бескорыстно сделал во имя нашей святой дружбы, – ворчит Дин, доставая благодать Бальтазара из сундучка с ведьмовскими мешочками.
Вид у Кастиэля не очень доброжелательный.
– Дин Винчестер, – напряженно произносит ангел, и Дин вспоминает, как однажды Лиза по какому-то дурацкому поводу целых три дня пилила его именно таким голосом. – Во имя дружбы я позволил открыть запечатанные врата в дьявольскую клетку. Во имя дружбы я навлек на себя гнев Михаила. Во имя дружбы я закрываю глаза на ваши богохульные отношения с братом. Так что, Дин Винчестер, назови мне хоть одну причину, по которой эта дружба может считаться святой.
– Эм... – Дин растерянно усмехается. – Ты ангел, а я великомученик, и у нас просто не может сложиться иначе?
Кастиэль смотрит на него, и у Дина точно также, как и тогда – с разозленной Лизой – всё внутри съеживается.
– Прости, – он прокашливается. – Прости. И – спасибо. Позаботься там о... Лизе и Бене. Хорошо, Кас?
– Они под протекцией Джошуа, – мягко и бесстрастно – обычно – отвечает ангел.
– А, ну да, – говорит Дин воздуху перед собой. – Я тоже не сторонник долгих прощаний.
Сэм даже дернуться не может, когда Дин хватает куртку и сваливает.
Знакомая история: Дин пьян, вторые сутки.
Сэм старается молчать, изо всех сил. Он мечется по комнате или чистит оружие, или тарабанит по рулю. Словом, ведет не самый спокойный образ жизни.
А потом Дин говорит:
– Сэмми, успокойся, – роняет слова, глядя с пьяной доброй улыбкой. – Ты жив. Знаешь, лично мне больше и не надо. Ты жив – и слава Господу.
Он пьян и счастлив, что Сэм рядом. Дина нет, без Сэма – уж точно, и Дину это показали со всей лихостью. Люби своего младшего брата – это твоя милость, Дин Винчестер.
Сэму кажется, что он сейчас свихнется от боли.
– Дин, – только и может произнести он.
Он хочет сказать, что Дин должен бороться, что были же Лиза и Бен, что Дин может быть отдельным, что может быть счастлив, что Дин, пожалуйста, Дин, не дай мне снова всё сломать.
Дин кладет ладонь на его плечо и говорит:
– Ты справился.
– О. Да, – срывается Сэм. – Я на ебаной вершине Винчестеров. Самостоятельно напринимал решений – за тебя и себя, и за весь долбаный мир, и немного не учел, что есть всё-таки вещи, которые я не потяну. Ну что же – судьба предоставила мне шанс, и я просрал, что только можно. Я ведь мог потерять... потерять и не заметить...
Дин аккуратно и сильно мажет прикосновением ладони по щеке Сэма и твердым, трезвым голосом повторяет:
– Ты справился, – у него ровный спокойный тон, без грамма убеждения. Лишь констатация факта. – Всё в порядке.
И Сэм верит.
Он судорожно вдыхает. Ему кажется, что он не дышал уже полсотни лет.
Господи Боже, каким бы ублюдком ты ни был – спасибо тебе за Дина.
-
-
20.01.2011 в 07:02Разумеется, они избегают любых разговоров о сексе. Дину об этом не думать сложнее: он облажался.
Сэм смотрит на то, как его брат заигрывает с официантками, свидетельницами и потерпевшими, – и видит, какой Дин пронзительно нежный с женщинами. Раньше Сэм не обращал внимания. Раньше он не знал.
Почти рутина – так вляпаться: Сэм – в плен, Дин – на живца, в кольце магически хилых демонов.
Сэм на коленях, Дин с обрезом в руках прикрывает его спину. И это действительно было бы рутиной, если бы не сука, нашептывающая в ухо:
– Не справился, Сэмми. Раскрошил брата. Забрал у него всё. Он будет ненавидеть тебя, Сэм, и ты знаешь это.
Сэму нечем крыть.
Сквозь её голос пробивается другой – доказывающий Дину, что его младший брат – зло и черная яма.
Самое смешное то, что демоны, наконец, говорят правду.
– Вам не выйти отсюда вдвоем, Сэм, – шепчет демоница.
Ангелы не присмотрят за ним и его братом. Их тела смертны и легко перекраиваются под ударами и ножами. Он не имеет права снова, снова, снова предать Дина. Хотя бы однажды он отдаст долг. Сэм открывает рот, чтобы предложить сделку, и Дин вышибает демонице мозги. Дину больше никто не говорит, что Сэм – зло.
– Обломись, сучка, – плюет Дин.
Обрез жестко упирается прикладом Сэму в плечо, Дин вынимает Кольт. На его лице играет злая ухмылка.
– У вас какие-то планы на этот город? Придется пройти по нашим трупам, – обещает он, и Сэм поднимается на ноги, хотя сил нет. – И, поверьте, вы будете не первыми, кто сдох, мечтая это сделать.
Они продираются через вертлявых вооруженных демонов, как через все зубцы и колеса коробки передач, – наматывая кровь на руки, задыхаясь в жаре, выдергивая стволы ружей из стылых рук, отбрасывая опустевшие магазины.
Вроде в пылу боя, а вроде в передышке, Дин, его старший брат, направляет на Сэма своё оружие. Сэм смотрит в черные глазницы двустволки. И будь он проклят, если не знает, что это значит.
Пятки чуть проезжают лишний угол, когда Сэм разворачивается на сто восемьдесят градусов, но он выправляет это упором приклада в плечо, и демону вышибает мозги двумя зарядами: сэмовым, почти в упор, и Дина – снесшим всю левую сторону черепа.
Слышно, как Дин за спиной тяжело выдыхает.
Срывается Сэм уже ночью.
Они возвращаются в номер, Дин заходит первым и Сэм полной ладонью толкает его между лопаток – властно, как тогда, когда следом за толчком впечатывал в стену и накрывал собой, вжимаясь, лапая.
Дин по инерции проходит три шага, разворачивается и смотрит прямо в глаза. Усмехается:
– Приём?
И Сэму кажется, что он снова увязает в болоте охота–обязанность–так–приказал–отец, что уши забивает белый шум радиомолчания, сквозь который не пробьется ничего.
После душа Дин ложится спать в футболке и боксерах. А потом до Сэма доходит.
Он делает эти три долбаных шага до кровати брата, нависает над ним – всё то, что нужно было сделать с самого начала. Дин открывает глаза и Сэм говорит:
– Приём.
Он стискивает Дина руками, не оставляя зазоров, чувствуя грудью чужое глухое сердцебиение. Дин целуется так же отчаянно, и сипло дышит, и железной хваткой держит за плечи. Сэм плывет от горячего жесткого тела, от загустевшего запаха шампуня, от перекрывающего его запаха Дина, от влажного рта и боли в плечах – Дин отпускает себя и спускает своих демонов с поводков.
Они делали это, наверное, уже миллион раз, но сейчас — впервые – Сэм знает, почему Дин так мягок с женщинами, и это одно и то же с тем, почему Дин со всей дури сжимает пальцы на его бицепсах. Сейчас — Сэма ведет от понимания, кем ему приходится Дин, и каждая мысль об этом – обжигает и клеймит.
Сейчас они вменяемы, как никогда в своей больной перекрученной жизни – непрошенной, но такою дарованной.
Когда Сэм отрывается, отлепляется, Дин перехватывает его за шею, не пускает, чертов сильный ублюдок.
– Да ебаный в рот, – тихо остервенело ругается Сэм и одним движением подхватывает его под бедра. – Давай же.
Дин материт его в ответ, на автомате, и удивленно охает, когда Сэм разводит его ноги; послушно скручивается, сворачивается, умещая одно колено на плече Сэма, раскрываясь до невозможности. Сэм замирает на мгновение, а потом – через свои джинсы и боксеры Дина – прижимается стояком к его заднице.
Тот от неожиданности распахивает глаза. Чуть запрокидывает голову, вминаясь затылком в подушку, выдыхает сквозь зубы и сквозь зубы же говорит:
– Чертова одежда.
И всё. Всё напрочь уходит из мозга – вниз. Сэм опускает ладонь, мазнув прикосновением по напряженному под футболкой животу Дина, по его члену, стоящему колом, по мошонке, нажимает большим пальцем на анус и толкается пахом вперед.
Это будет так, Дин.
Сильно, безумно – движение бьет по нервам так, что Дин срывается через пару минут, Сэм – на полминуты позже.
Сэм ослабляет хватку, но шевелиться желания нет. Дин фыркает и пытается подвинуться, чтобы освободить брату немного места, но, не рассчитав, съезжает на пол, и Сэм ржёт в подушку.
Просмеявшись, он поворачивает голову, а там – Дин с его макушкой, хохолком и ошалелыми глазами, и извечным «заткнись» на губах. Подушка влажная, потому что здесь был Дин, в его руках был Дин, дал согласие, сделал такое, что крышей двинуться можно, разрешил, такой же, не совсем такой же, но ближе, чем одинаковый.
Дин брезгливо подергивает за края испачканных в сперме боксеров, и Сэм не может сдержаться от нового приступа смеха.
После охот Дин без конца ворчит, отвлекая Сэма, пока тот вяжет стежки, соединяя края ран. Но иногда Сэм его не слушает, опускает руки посреди перебинтовки или обработки, зажмуривается. Спустя несколько секунд, когда он снова принимается за дело, у него сухие глаза и слипшиеся иглами ресницы.
Дин не звонит Бобби. Потому что уж перед Бобби он непременно спалится. Может быть, каким-то образом им удастся не звонить Сингеру никогда. Когда Сэм ловит брата на этой малодушной надежде, то смеется и стебёт ещё неделю. Дин ведется каждый раз.
Иногда Дин говорит что-нибудь вроде: «Ты был гребаным Люцифером, а снимать телок так и не научился». Он не может удержаться от того, чтобы не опустошить перечницу в сэмов латте. Сэм всё ещё его брат.
Мы братья.
Дин думал, что это называется так. Но противоречие в том, что ему не стыдно. Сэм рядом — опять та ещё сучка, если не хуже! — в поле зрения, снова под кожей и первой мыслью при опасности. И почему-то секс пугающе ровно лёг на мозги. Словно был там всегда.
Это можно назвать «мы братья». Или «Сэм». Или «психоз». Дар Божий, ха.
Сэм садится на кровать брата, потому что если он не прикоснется, не докажет, что всё в порядке – ведь в порядке? – то просто свихнется.
– Прости, Дин, – одним выдохом говорит он. – Господи Боже, Дин...
Дин тянет что-то похожее на невнятную брань, вслепую хватает Сэма и опрокидывает рядом с собой, оплетая руками, обнимая, словно успокаивая: «Это был всего лишь дурной сон, Сэмми. Давай согреем для тебя хороший».
– Блин, – глухо произносит Дин, – тебе ж все равно надоест так лежать.
И вырубается.
Сэму неуютно в этом новом, в дозволенном – слишком сильно, слишком грязно, слишком много вины, и он тревожится, ерзает, беспокойный, потому что не может придумать, как защитить это новое от внешнего мира, как сберечь и никому не давать трогать.
Ежеминутно у Сэма, кажется, пара сотен замкнутых петель: от мысли про них с Дином и обратно.
Дин знает, что Сэм загоняется, но Дин сам – призрачный, его мир дрожит и рассыпается, склеивается лоскутами во что-то, похожее на долбаного Франкенштейна. Опять: как после лоуренского пожара, и много после – в ночь первого убийства, и потом – после первого выстрела, и после того, как понял в шестнадцать, что вот так – это до гробовой доски. Каждый раз всё – в клочья. И каждый раз после – Дин обнаруживает, что жив, или что проснулся, или что Сэм хорошо дерется, пропустив два года тренировок, или что охота продолжается и без лучшего в мире охотника, или что ад кончается, или что разум Дина всё-таки не крошится после смертей ещё двух невинных, доверившихся ему людей.
Слой за слоем вскрывается правда о том, какие они с Сэмом на самом деле. Они не умеют строить отношения, они в отношения врастают, гибридизируются, и это месиво из крови, гноя и шрамов – хей, Сэм, ты знаешь, ты видел, как срастаются края, – так заживают раны, так восстанавливаются ткани. И, ну да, так становятся цельными.
Сэм нудит об архангелах, об Апокалипсисе и о том, что проблем вообще-то не убавилось.
– Два по цене одного, – говорит Дин. – Мы с тобой. Апокалиптическая распродажа Господня.
Бог – или кто там – затребует свои дары обратно, Дин не сомневается.
Дин сомневается в силах небесных убедить его этот Дар отдать.
fin
-
-
23.01.2011 в 05:14сложно писать внятный отзыв на то, что действительно цепляет)).
Читала не отрываясь, с горящими глазами и прикушенной губой))). Это интересно, захватывающе, временами по-настоящему жутко. А еще - в конце так пронзительно, что просто шикарно!)) Спасибо огромное, потрясная история получилась.
-
-
23.01.2011 в 05:30-
-
23.01.2011 в 16:00спасибо
-
-
23.01.2011 в 16:02спасибо
-
-
23.01.2011 в 20:00Anarda спасибо))))) очень-очень-очень хотелось попасть в ноту, в канон и в фанон винцеста. Это так здорово, что тебе нравится)))))))
-
-
25.01.2011 в 16:19-
-
25.01.2011 в 18:08-
-
25.01.2011 в 23:51история, которою надо читать не один и не два раза... и которою обязательно захочется перечитать...
я вот только закончила, а меня тянет обратно... захлебнуться в этих эмоциях и мыслях...
спасибо большое... это штучная вещь...
-
-
26.01.2011 в 00:16-
-
30.01.2011 в 17:53-
-
30.01.2011 в 20:18-
-
05.02.2011 в 02:23-
-
05.02.2011 в 02:38-
-
05.02.2011 в 11:39-
-
05.02.2011 в 12:07ну заслуживают же, заслуживают, ну разве нет? ну зачем так с ними?
ДА, вот да!
Да ну перестань, я вчера дочитала и не знала куда деваться чтобы не разорваться от эмоций, так что это было исключительно в целях самосохранения!
Опасалась, что пройдет мимо тебя - из-за загруженности на реверсе и фиками ))
Так я потому тогда и не стала читать
Захомячила в цитатник, теперь вот чуть разгреблась и вернулась)
Пиши еще, пожалуйста! Таких авторов как ты - на вес золота.
-
-
05.02.2011 в 17:28Арт очень в духе фика. Спасибо
-
-
05.02.2011 в 22:45У Эдди много отличного арта в дневнике)) и этот тоже))))))
-
-
05.02.2011 в 23:57У Эдди много отличного арта в дневнике)
Надо пойти приобщиться)
-
-
06.02.2011 в 13:26-
-
06.02.2011 в 13:27-
-
06.01.2012 в 18:55-
-
08.01.2012 в 17:55бедные находящиеся со мной в одной комнате люди.
это так... просто... аррр
от этого текста не оторваться, его просто проглатываешь, хотя хочется растянуть, - да и надо, чтобы подумать, свести нити воедино. или перечитать какие-нибудь диалоги, моменты.
как вам так удается укомплектовывать характеры, суть, проблемы-непроблемы этих далеко не простых персонажей в короткие строки, непонятно. и как удается этими самыми строками писать яркие картины в голове, погашая при этом окружающую реальность - тоже. пара слов - мазок по мольберту, уверенный и насыщенный.
я как будто посмотрела еще один сезон, только без демагогии и неинтересных моментов, с большей остротой. ненормальная жизнь братьев, которая для них норма, в контрасте с моментами людей. они сами с разных сторон. упасть, удариться о дно - и опять подняться, чтобы балансировать на канате дальше.
а еще сравнения, фразы, манера подавать события. непривычная. очень правильная. иногда тормозишь на абзаце и щуришься "это ж как надо было додуматься до вот этого..." потрясающий стиль.
Дин без Сэма, пардон, без благодати. Кас охренительный. Бальтазар отдельно чем-то впечатлил.
А на цитаты можно вообще растаскать.
Уф. Я в восторге. Мягко говоря.
feel_right,
-
-
09.01.2012 в 06:44и друг без друга - им никуда
спасибо ))
ёшкин кот с красным бантом, охххх, вот это да
я просто в обалдении от вашего (твоего?) отзыва! поглажена по всем направлениям
очень-очень рада, что стиль пришелся по вкусу, - он для меня что-то родное и очень ценное, и если он нравится кому-то ещё, - значит, всё не зря!
арррр ))))) СПАСИБО огромное